Пэлем Вудхауз - Вся правда о Муллинерах (сборник)

Гипатия кивнула.

— Да, — сказала она. — Это верно. Дядя Перси всегда делает то, что ему велит тетя Присцилла. Но как ты думаешь ее умягчить?

— С помощью муллинеровского «Взбодрителя». Помнишь, сколько раз я хвалил тебе свойства этого замечательного тонизирующего средства? Оно удивительным образом преображает взгляд на мир. Достаточно подлить несколько капель в теплое молоко твоей тети Присциллы завтра вечером, и ты будешь потрясена результатами.

— Ты гарантируешь?

— Стопроцентно.

— Тогда все хорошо, — сказала девушка, заметно повеселев. — Потому что именно это я и сделала сегодня вечером. Ронни как раз предложил такой фокус, когда ты подошел к нам в саду, ну, я и решила попробовать. Нашла бутылку вот в этом шкафчике, подлила в теплое молоко тети Присциллы, а для равновесия и в пуншик дяди Перси.

Ледяная рука стиснула сердце Августина Муллинера. Он начал постигать скрытые пружины сцены, недавно разыгравшейся у него в спальне.

— Сколько? — охнул он.

— Самую чуточку, — сказала Гипатия. — Я не собиралась травить милых старичков. Примерно по столовой ложке на нос.

Из уст Августина вырвался хриплый дрожащий стон.

— Знаешь ли ты, — сказал он глухим голосом без всякого выражения, — что средняя доза для взрослого слона составляет одну чайную ложку?

— Не может быть!

— Может. Перебор в дозировке приводит к самым жутким последствиям. — Он снова застонал. — Неудивительно, что епископ вел себя немного странно, когда недавно говорил со мной.

— Странно себя вел?

Августин скорбно кивнул:

— Он вошел ко мне, ухватился за край кровати, сделал стойку на руках и ушел в моем костюме Синдбада-Морехода.

— Зачем он ему понадобился?

Августин содрогнулся.

— Страшно подумать, — сказал он, — но не замыслил ли он посещение «Дома вдали от дома»? Там же маскарад, помнишь?

— Ах да, конечно! — сказала Гипатия. — Пожалуй, именно поэтому тетя Присцилла зашла ко мне час назад и спросила, не одолжу ли я ей мой костюм Коломбины.

— Не может быть! — вскричал Августин.

— Очень даже может. Я не поняла, зачем он ей понадобился. Но теперь все ясно.

Августин испустил стон, вырвавшийся из самых глубин его души.

— Сбегай в ее спальню, посмотри, там она или нет, — сказал он. — Если я не слишком ошибаюсь, мы посеяли ветер и пожнем бурю. Осия, восемь, семь.

Гипатия убежала наверх, а Августин принялся мерить комнату лихорадочными шагами. Он завершил пять кругов и начал шестой, как вдруг снаружи донесся шум, в стеклянную дверь влетело нечто матросское и, тяжело дыша, рухнуло в кресло.

— Епискуля! — вскричал Августин.

Епископ сделал ему знак рукой, обещая побеседовать с ним, как только восстановит дыхание, и продолжал пыхтеть. Августин смотрел на него с глубокой озабоченностью. В облике его гостя было что-то подержанное. Часть синдбадовского костюма была сорвана с него, будто какой-то необоримой силой, а бескозырка вовсе исчезла. Казалось, оправдались наихудшие опасения Августина.

— Епискуля! — вскричал он снова. — Что произошло?

Епископ выпрямился в кресле. Дышал он уже спокойнее, и на его лице появилось довольное — почти самодовольное — выражение.

— Фу-у-у! — сказал он. — Было дело!

— Скажите мне, что произошло? — испуганно умолял Августин.

Епископ поразмыслил, располагая факты в хронологическом порядке.

— Ну, — сказал он, — когда я добрался до «Родного дома вдали от родного дома», там все танцевали. Отличный оркестр. Отличная музыка. Отличный паркет. Так что я начал танцевать.

— Вы танцевали?

— Разумеется, я танцевал, Муллинер, — ответил епископ с величавым достоинством, так ему шедшим. — Джигу. В подобных случаях, считаю я, долг высшего духовенства — подавать благой пример. Вы же не думали, что я отправлюсь в место, подобное «Дому вдали от дома», раскладывать пасьянсы? Безобидные развлечения не запрещены, если мне не изменяет память.

— Но вы умеете танцевать?

— Умею ли я танцевать? — сказал епископ. — Умею ли я ТАНЦЕВАТЬ, Муллинер? Вы слышали про Нижинского?

— Да.

— Мой сценический псевдоним.

Августин судорожно сглотнул.

— С кем вы танцевали? — спросил он.

— Сначала, — сказал епископ, — я танцевал соло. Но затем, к счастью, появилась моя дорогая супруга, просто пленительная в костюме из какого-то воздушного материала, и мы танцевали вместе.

— Она не удивилась, увидев вас там?

— Нисколько. С какой стати?

— Ну-у, не знаю.

— Так зачем вы спрашивали?

— Я не подумал.

— Всегда думайте, прежде чем заговорить, Муллинер, — сказал епископ.

Дверь отворилась, и вбежала Гипатия.

— Ее там… — Она умолкла. — Дядя! — воскликнула она.

— А, моя дорогая! — сказал епископ. — Но слушайте дальше, Муллинер. Мы танцевали и танцевали, и тут возникла крайне досадная помеха. Только мы вошли во вкус — все вокруг менялись партнерами и превосходно проводили время, — как вдруг откуда ни возьмись нахлынули полицейские, и — конец веселью. Крайне грубый и неприятный сброд. К тому же любители совать нос не в свои дела. Один без конца выспрашивал мою фамилию и адрес. Но я вскоре положил конец этому вздору. Врезал ему в глаз.

— Вы врезали ему в глаз?

— Врезал в глаз, Муллинер. Вот тогда-то и был порван ваш костюм. Этот субъект совсем меня допек. Пропускал мимо ушей мои слова, что свое имя и адрес я сообщаю только старейшим и ближайшим друзьям, и имел наглость ухватить меня за то, что, я полагаю, портной назвал бы свободной складкой ниже пояса в моем одеянии. Ну, естественно, я и врезал ему в глаз. Я происхожу из рода воинов, Муллинер. Мой предок, епископ Одо, славился во времена Вильгельма Завоевателя умением искусно орудовать боевым топором. Вот я и вдарил этого типа. Ну и кувыркнулся же он! — сказал епископ, довольно посмеиваясь.

Августин и Гипатия переглянулись.

— Но, дядя… — начала Гипатия.

— Не перебивай, дитя мое, — сказал епископ. — Я теряю нить из-за того, что ты меня все время перебиваешь. О чем бишь я? Ах да! Ну, тогда общее смятение еще более усилилось. Tempo [43] Степень скорости исполнения музыкальной пьесы (ит.). всего, так сказать, происходящего убыстрилось. Кто-то погасил освещение, а еще кто-то опрокинул стол, и я счел за благо удалиться. — Его лицо приняло задумчивое выражение. — Уповаю, — сказал он, — что моя дорогая супруга также сумела удалиться без особых затруднений. Когда я видел ее в последний раз, она выпрыгивала в окно — по моему мнению, с большой грацией и самообладанием. А вот и она! И нисколько не расстроена после своих приключений. Входи, входи, моя дорогая. Я как раз рассказывал Гипатии и нашему любезному хозяину о приятном вечере, который мы провели.

Леди епископша стояла, еле переводя дух. Она была не в лучшей форме. И походила на танк, у которого вышел из строя один цилиндр.