Пэлем Вудхауз - Вся правда о Муллинерах (сборник)

— Фотерингей!

— Ваше сиятельство?

— Это он?

— Да, ваше сиятельство.

— Так тащите его сюда, Фотерингей.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

Ланселот очутился в небольшой уютно обставленной комнате перед величавым старцем с патрицианским носом и маленькими бачками. Выглядел старец, как нечто вылупившееся из яйца давным-давно.

— Добрднь, — изрек старец.

— Добрый день, лорд Биддлкомб, — сказал Ланселот.

— Так вот, о брюках.

— Прошу прощения?

— Эти брюки, — ответил его собеседник, вытягивая стройную ногу. — Они хорошо сидят? Не мешковаты у лодыжек? Не подорвут ли они мой светский престиж, если меня увидят в них в Гайд-Парке?

Ланселот был очарован такой приветливостью. Он сразу ощутил себя членом семьи.

— Вы правда хотите знать мое мнение?

— Да. Я хочу знать ваше откровенное мнение как богобоязненного человека и партнера в портновской фирме в Уэст-Энде.

— Но я не…

— Не богобоязненный человек?

— Не партнер портновской фирмы в Уэст-Энде.

— Бросьте, — раздраженно сказал его сиятельство. — Вы же представитель «Гассета и Мейнпрайса», Корк-стрит!

— Нет.

— Так кто вы, черт побери?

— Моя фамилия Муллинер.

Лорд Биддлкомб яростно позвонил.

— Фотерингей!

— Ваше сиятельство?

— Вы сказали мне, что это — тот, кого я ждал от «Гассета и Мейнпрайса».

— Он дал мне это ясно понять, ваше сиятельство.

— Так он не тот. Его фамилия Муллинер. И в этом соль, Фотерингей. В этом суть и подоплека всего дела: какого дьявола ему нужно?

— Не могу сказать, ваше сиятельство.

— Я явился сюда, лорд Биддлкомб, — сказал Ланселот, — чтобы попросить вашего согласия на мой незамедлительный брак с вашей дочерью.

— Моей дочерью?

— Вашей дочерью.

— Которой дочерью?

— Анджелой.

— С моей дочерью Анджелой?

— Да.

— Вы хотите жениться на моей дочери Анджеле?

— Да, хочу.

— Э? Ну, в таком случае, — сказал лорд Биддлкомб, — не могу ли я заинтересовать вас хитроумным сочетанием мышеловки и точилки для карандашей?

На мгновение этот вопрос сбил Ланселота с толку. Затем, вспомнив слова Анджелы о состоянии семейных финансов, он сообразил, что к чему, и ничуть не осудил старца с греческой сопелкой за то, что тот пополняет скудный доход, распространяя загадочную штучку, которую в этот миг ему протягивал. Ланселоту было известно, что принятые недавно суровые социалистического толка законы понудили многих членов аристократических семейств обратиться к подобным коммерческим занятиям.

— Буду безмерно счастлив, — сказал он любезно. — Не далее как нынче утром я подумал, что это как раз то, в чем я особенно нуждаюсь.

— Весьма расширяет кругозор. Не игрушка. Фотерингей, запишите заказ на одну Мышеточку.

— Слушаюсь, ваше сиятельство.

— Вас не мучают головные боли, мистер Муллинер?

— Крайне редко.

— В таком случае вам требуется «Кларковский умалитель мозолей». Скажем, большой флакон?

— Безусловно.

— Итого — с годовой подпиской на журнал «Наши малютки» — это составит ровно один фунт три шиллинга шесть пенсов. Благодарю вас. Что-нибудь еще?

— Благодарю вас, нет. А теперь касательно…

— Может быть, булавку для кашне? Галстуки, воротнички, рубашки? Нет? В таком случае до свидания, мистер Муллинер.

— Но…

— Фотерингей, — сказал лорд Биддлкомб, — вышвырните мистера Муллинера вон.

Когда Ланселот кое-как поднялся на ноги с жесткого тротуара Беркли-сквер, он почувствовал прилив невероятного бешенства, который на мгновение лишил его дара речи. Он стоял, бросая яростные взгляды на дом, откуда его изгнали, и его лицо искажали жуткие гримасы. Он был абсолютно поглощен этим и лишь через минуту-другую обнаружил, что его дергают за рукав.

— Простите, сэр!

Ланселот оглянулся. Возле него стоял дородный гладколицый мужчина в роговых очках.

— Не могли бы вы уделить мне минутку?

Ланселот раздраженно вырвал руку. У него не было ни малейшего желания в такую минуту болтать с незнакомыми людьми. Толстяк что-то бормотал, но смысл его слов не запечатлевался в мозгу Ланселота. Свирепо нахмурясь, он выхватил зонтик из руки незнакомца и, приподнявшись на цыпочки, ловко метнул этот импровизированный снаряд в окно кабинета лорда Биддлкомба. Затем широким шагом он достиг Беркли-стрит. Оглянувшись через плечо перед тем, как завернуть за угол, он увидел, что из дома вышел Фотерингей, дворецкий, и встал перед носителем роговых очков в позе тихой угрозы, закатывая рукава. Его пальцы слегка подергивались.

Ланселот выбросил толстяка из головы. Теперь все его мысли сосредоточились на скором разговоре с Анджелой. Ибо он пришел к выводу, что у него есть лишь один выход: отыскать ее в «Губной помаде», где она, несомненно, проводит время днем, и умолять, чтобы Анджела последовала велению своего сердца и бежала от родителей и богатых женихов, дабы с верным спутником жизни вкушать честную бедность, подслащенную любовью и верлибрами.

Войдя в клуб, он осведомился об Анджеле, и швейцар отправил посыльного позвать ее из бильярдной, где она как рефери судила турнир дебютанток. И вскоре его сердце подпрыгнуло в груди — Анджела шла к нему, точно видение Весны, сбросив путы всего земного и пошлого. Она курила сигарету в длинном мундштуке, и, подходя к нему, вопросительно вставила монокль в правый глаз.

— Приветик, малыш! — сказала она. — Ты здесь? И что у тебя на уме, если таковой имеется?

— Анджела, — сказал Ланселот, — я должен сообщить о маленькой неувязке в программе, которую я изложил, когда мы виделись в последний раз. Я только что видел дядю: он умыл руки и вычеркнул меня из завещания.

— То есть ничего не вышло? — сказала девушка, задумчиво пожевывая нижнюю губу.

— Ничего. Но что в том? Какое это имеет значение, раз у нас есть мы? Деньги — прах. Любовь — все. Любовь, небесный светоч, искра бессмертного огня, что с ангелами нам дано делить. Аллаха дар, чтоб ввысь земным желаньям воспарить. Дай жить любовью мне одной, обедает пусть свет пустой. Коль жизнь — цветок, свой выберу я сам. Как возвышает дух любовь, когда краса воспламеняет кровь! Послушай, Анджела, давай вместе откроем книгу, более трогательную, чем Коран, более красноречивую, чем Шекспир, книгу книг, венец всей литературы — справочник расписаний поездов Брадшо. Мы раскроем страницу, ты прикоснешься к ней пальцем, и мы уедем туда, куда укажет он, чтобы жить в вечном счастье. Ах, Анджела, давай же…

— Сожалею, — перебила девушка. — Пурвис пришел первым. Скачки завершились, как и предполагалось. Были минуты, когда мне казалось, что вы оттесните его к барьеру и в последнем рывке на финише обойдете его на полноса, но, видимо, этому не суждено случиться. Глубоко сочувствую, запоздалый подснежник, но ничего не поделаешь.