Менделе Мойхер-Сфорим - Путешествие Вениамина Третьего

— Как ты думаешь, Сендерл? — спросил Вениамин. — Может быть, и в самом деле сделать им одолжение и поехать?

— А мне что? — ответил Сендерл. — Хочешь ехать — пожалуйста, поедем!

И вскоре наши путешественники, польщенные оказанной им честью, сидели в телеге и, охваченные радужными мечтами, ехали в гости. В дороге было очень весело. Покровители не спускали с них глаз, следили за каждым их движением, угождали им едой и питьем, ухаживали за ними, как за роженицами. Подобное нашим героям и во сне не снилось.

Вечером следующего дня вся компания благополучно прибыла в Днепровицы и остановилась в заезжем доме. Покровители угостили своих подопечных хорошим ужином.

— Сегодня вы устали с дороги, — обратились они к Вениамину и Сендерлу, — лягте пораньше и отдохните. А завтра, когда вы, с божьей помощью, встанете окрепшие и посвежевшие, мы вас поведем к некоторым высокопоставленным лицам, замолвим за вас словечко, и вас примут радушно и обеспечат всем необходимым, так что вы сможете тут же продолжить ваше дальнее путешествие! Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! И вам того же! — ответили Вениамин и Сендерл.

И тут же прочитали молитву, погладили себя по животику, позевали, почесались, как водится, и улеглись в самом лучшем расположении духа.

— Ради бога! Дайте хоть помолиться перед смертью! — не своим голосом закричал во сне Сендерл и разбудил Вениамина.

Вениамин ни жив ни мертв соскочил со своей койки и, наспех ополоснув руки, подбежал к Сендерлу, посмотреть, что с ним.

На дворе уже светало. Кругом было тихо, слышалось лишь храпение спящих в доме. Каждый храпел на свой лад: кто гудел, как бандура, кто трубил трубой, один храпел отрывисто, другой протяжно, третий забирался куда-то высоко-высоко, срывался, отдуваясь, а заканчивал сердито, будто допытываясь чего-то. Все вместе составляли своеобразный оркестр, в котором носы, стараясь изо всех сил, исполняли концерт в честь знаменитых днепровицких клопов, с аппетитом пожиравших ночлежников и упивавшихся их кровью — еврейской кровью!

Днепровицы, очевидно, долгое время пасли своих клопов, своих людоедов, в этом треклятом подворье, в обособленном еврейском заезжем доме. Казалось, сюда приползли клопы со всех кварталов города, чтобы сосать еврейскую кровь…

Еврей, собиравшийся в Днепровицы, заранее мирился с мыслью, что ему за это придется расплачиваться своей кровью, что от этой взятки никак не отделаешься: «Кусай, мол, кусай, днепровицкий клопик, воняй, клопик, выводи свои кровавые письмена и убирайся ко всем чертям!»

— Чего ты так кричишь, Сендерл? — спросил Вениамин, подойдя к нему. — Верно, клоп больно укусил? Ужас сколько здесь клопов! Они мне всю ночь глаз сомкнуть не дали. Я только недавно уснул.

— Скорей, скорей бежим отсюда! — кричал, все еще не приходя в себя, Сендерл.

— Господь с тобой, Сендерл! Что ты говоришь?.. Ну что такого, если клоп укусил? На то он и клоп, а ты человек…

Сендерл некоторое время растерянно глядел на Вениамина, потом протер глаза и сказал со вздохом:

— Мне снился страшный сон! К добру ли это?

— Ну мало ли что приснится иной раз! — ответил Вениамин. — Мне тоже снилось, будто подползает ко мне гремучий змей, вглядывается в меня и спрашивает: «Это вы — реб Вениамин из Тунеядовки? Пойдемте со мною, пожалуйста, вон туда, там Александр Македонский со своим войском поджидает вас: он жаждет с вами познакомиться!» Я срываюсь с места, змей несется впереди, а я за ним. «Вы, не сглазить бы, стрелой летите, мне за вами никак не угнаться!» — кричит кто-то позади меня. Оборачиваюсь — передо мной Александр Македонский! «Государь мой!» — восклицаю я и хватаю его за руку. Жму ее, жму, но тут в нос мне ударяет нестерпимая вонь, вот-вот в обморок упаду. Просыпаюсь и чувствую — в руке раздавленный клоп… Тьфу, чтоб тебя!.. Сендерл, сплюнь три раза и забудь про сон. Что тебе снилось?

— Тьфу, тьфу, тьфу! — послушно трижды сплюнул Сендерл и стал рассказывать свой сон: — Снилось мне, будто иду это я по улице и забрел куда-то далеко-далеко. Вдруг меня хватают сзади, бросают в мешок и несут-несут куда-то… Наконец принесли. Чувствую, кто-то развязывает мешок и закатывает мне оплеуху, да такую, что у меня сразу два зуба вылетело. «Это тебе покамест в задаток, — слышу я, — окончательный расчет будет потом!» Подымаю глаза — передо мною жена в повойнике, страшно сердитая, — глаза горят, изо рта пена брызжет. «Погоди-ка, погоди, сокровище мое! — шипит она усмехаясь. — Пойду принесу кочергу, тогда покажу тебе, сколь велик наш бог!» Только она пошла за кочергой, а я шмыг — и давай бог ноги! Бегу, бегу, прибегаю в какую-то корчму. В корчме темно, под ногами скользко, кругом ни души. Ложусь в уголке, глаза закрыл и сплю. И вот является мне во сне дедушка, реб Сендерл, царство ему небесное, грустный такой, с заплаканными глазами, и говорит: «Сендерл, дитя мое, не спи! Вставай, Сендерл, вставай! Беги отсюда, беги куда глаза глядят! Ты в опасности!» Хочу приподняться, но не могу с места двинуться, будто держат меня. Хватаюсь за голову, а на голове у меня бабий платок. Эге, оказывается, я вовсе не Сендерл, а, с позволения сказать, женщина, баба. Бороды и следа нет. На мне какая-то юбка, а живот болит, прямо невмоготу! «Ничего! — говорит кто-то. — Первые роды всегда чуточку трудноваты…» — «Ой, дяденька, дяденька, — кричу я не переставая, — ведь это мне не по силам! Мне дурно!» — «Затрещина по затылку в таких случаях очень помогает! Это сразу же приводит в чувство, — говорит дяденька и тут же начинает меня колотить. — Вот тебе за прошлое, и за настоящее, и за будущее!» — приговаривает он и вдруг исчезает. Ох, горе мое! Лежу это я, лежу, наконец, с божьей помощью, приподымаюсь и вскакиваю. Подбегаю к дверям — двери заперты. Стучу, стучу — напрасный труд! Вдруг двери сами распахиваются. Только я ногу на порог занес, как схватили меня разбойники и поволокли в какую-то пещеру. Выхватили нож, хотят зарезать. Подносят нож к горлу, но тут я как закричу: «Хоть помолиться дайте перед смертью!» Вот и весь мой сон, К добру ли это, Вениамин?

— Сплюнь, Сендерл, еще три раза, — посоветовал Вениамин, — и выкинь из головы свой сон. А если хочешь, вставай: уже день. Почитай псалмы.

Сендерл со вздохом поднялся и пошел умываться. Затем надел свой халат, достал Псалтырь в переводе на еврейский язык и, открыв псалом десятый, на котором остановился раньше, принялся читать с грустным напевом:

Напев стал еще печальнее и трогательней при чтении следующих стихов: