Стефан Жеромский - Воскресение

— Если только не удастся заманить какого‑нибудь легковерного кавалера, который принес бы сарделек, — подхватила Казя, с ядовитой усмешкой поглядывая на панну Марию.

Та посмотрела на Казю с выражением молчаливой грусти, затем подошла к ней и нежно погладила ее коротко остриженные волосы.

Когда после этого она повернулась к пану Владиславу, в глазах ее светились две робкие слезинки.

— Видите ли, сударь, — сказала она, — доктор велел ей, да и Хельке тоже, есть каждый день мясо, пить рыбий жир…

— И вы придумали очень остроумный способ добывать для панны Казн мясо и рыбий жир, — сказал, поднимаясь, пан Владислав.

— Легкий и нелегкий… Если вы, сударь, сердитесь на нас, то что же делать…

— И не думаю сердиться! И если дамы позволят мне отлучиться на минуту… я сейчас же вернусь.

— К чему? Хеля может сама, уверяю вас…

— Ну и прекрасно, — проговорил пан Владислав, вручая панне Марии последний рублишко. — Может быть, тут хватит и на бутылку рыбьего жира для панны Казимиры…

Вскоре пан Владислав выпил пива за здоровье подруг. Доброе и теплое чувство охватило его душу, когда он увидел, с каким аппетитом девушки проглотили и булки и сардельки.

После «пиршества» пан Владислав тотчас же удалился. Глубокая грусть охватила его, когда он проходил по узким и темным коридорам дома. Он вытягивал руки, ощупью ища дороги, и когда дотрагивался до осклизлых стен, по которым сочилась вечная сырость, ему казалось, что пальцы его омочены слезами нищеты, которая здесь ютилась и ютится, страдает и бьется в борьбе с голодом и холодом… Слезы эти проникают в сердце, отравляют, как яд…

Он остановился на мгновение и слушал, как душа его слагает слова клятвы…