Александр Ванярх - Перестройка

— Чего ж мы так стоим? Идите, умывайтесь, чай готов, приходите завтракать!

— А что, в вагоне больше никого нет?

— Ночью были, сейчас все вышли, тут уже электрички на Москву ходят, так что — скоро столица.

Егор умылся, оделся, приготовил вещи, сложив в чемоданы, и зашел к Зинаиде.

— Вот письмо вам, мне сказал: «Не вскрывать, не читать, при опасности — уничтожить».

— Ого, как серьезно! Ну что ж, тогда прочтем в свободное время, и чтобы отвлекающих моментов не было.

— Отвлекающий момент — это, в данном случае, я.

— Да нет, просто — завтрак, вот, я консервы принес. Большего, к сожалению, у меня нет, так что, давайте, как говорили на Руси: чем Бог послал.

— Так мы о Боге и не договорили.

— Почему ж, я стою на своем: что-то космическое имеется — факт.

— Но тогда как, же смотрит Бог на все это? Явный геноцид для русских, вы слушаете радио? Там же одни подонки сидят! Одна Рита Белова чего стоит: «Вай-вай», — сучка поганая!

— Вот-вот, и вы туда же! Может Иван и прав? Где же эти кристаллы-самородки? Все сволочи, все подонки — все просто, очень просто!

— Зачем же так? Тогда и мы с вами!

— Вот тут-то и главное...

«Прибываем в Москву — столицу нашей Родины», — отчеканила радиоточка.

Глава девятая

Созревал ячмень. Его бледно-желтые стебли, а особенно колосья, согнувшись дугой, качались под слабыми порывами ветра, кланяясь вырастившей их земле, будто говоря: спасибо, спасибо, спасибо. Налившиеся зерна, словно в обоймах патроны трехлинейки, были готовы в любую минуту отскочить от соединяющего их стержня и вывалиться из питающего их гнезда. Пришло время! Вот именно — пришло время. Для каждого действия — свое время. И для каждого периода жизни человека — свое время. Время любви — молодость, время созидания — зрелость, время воспоминаний — старость. Это знают все! И Кузнецов Владимир Иванович не был исключением. Он шел мимо небольшого ячменного поля и вдыхал запахи степного простора: сена, меда, травы, черемухи. Конечно, Подмосковье — это не донские просторы. Куда ему! Но все, же отвоеванные у лесов лоскуты глинозема давали свои плоды. И тут росли не только рожь или ячмень, но и картофель, свекла, даже кукуруза и подсолнечник (правда, в большинстве своем на силос). И все-таки до чего же красиво, когда все благоухает! Даже небольшие серо-зеленые стебли горохового поля радуют.

Владимир Иванович вышел из пригородного автобуса и теперь, опираясь на палочку, медленно брел по неширокой асфальтной дороге в сторону своего садовоогородного кооператива. Вместе с ним вышло несколько пассажиров, но ни один из них не был знаком.

Подул легкий ветерок, он теплым, упругим потоком заласкал лицо, шею, руки старого полковника, и тот улыбнулся удовлетворенно. Да, всему свое время! Владимиру Ивановичу только и осталось, что вспоминать!

— Извините, пожалуйста! — догнал его молодой лейтенант в форме авиатора. Полковник приметил его еще в автобусе. Даже подумал: «Совсем юный, а какой-то слишком уж серьезный, у него же время радости и любви!» Потом снова погрузился в свои воспоминания. А перед выходом заметил, что лейтенант что-то спросил у пожилой женщины, сидевшей рядом. А так как они сидели далеко впереди, то Владимир Иванович не услышал разговора, только сообразил, что лейтенант не местный. И вот этот офицер что-то хочет у него спросить.

— Я вас слушаю, молодой человек!

— Вы не подскажите, где располагается кооператив «Тенистый»?

— Отчего же, вот я, например, из «Тенистого», это вон за той большой рощей, если не спешите, то пошкандыбали вместе, а если... то вперед и с песней.

— Да как вам сказать, и спешу и не спешу, встреча у меня тут деловая.

— Ну да? На дачах, обычно, встречи любовные бывают и очень редко деловые, а больше всего там вкалывать надо!

— Да нет, дело в том, что я этого человека ни разу не видел, но мой отец столько о нем рассказывал, что я его считаю легендой.

— Кого? Отца или того человека?

— Мой отец тоже — легенда, но, в большинстве случаев, трагическая, а вот тот человек — наоборот, легенда романтическая.

— Вот так дела! И вы его не видели?

— Так нет же!

— А как же узнали, где у него дача?

— По телефону, прямо с вокзала. Позвонил, мне сказали, что только что уехал на дачу.

— Понятно, вы не с Павелецкого звонили?

— Да-да, именно оттуда, мне на юг ехать, вещи в камеру хранения сдавал.

— Что, только училище закончили?

— Ну да, буквально неделю назад.

— И куда же направили?

— На Дальний Восток.

— Ого, далеко! Места там красивые.

— А вы что — были?

— Где я только не был. Ну, вот мы и подходим, слева — кооператив «Тенистый», справа — «Яблочный», а кто вам нужен? Я многих, особенно пожилых, там знаю.

— Конечно, пожилой, он, вообще-то, бывший военный, полковник.

Дрогнуло сердце старого разведчика, он, как-то враз, вспомнил Ивана, его кудрявые волосы, красиво изогнутые брови, большие голубые глаза. «Иван, неужели Иван?» — мелькнуло в голове, и Кузнецов остановился. Лейтенант сделал по инерции еще шаг и тоже стал, повернувшись к попутчику. Голубые глаза его расширились. А тот, близоруко прищурившись, все смотрел и смотрел на офицера.

— Что-нибудь не так?

— Так-так, сынок, — сказал дрогнувшим голосом седой старик, — вот ведь как бывает, прямо, как в сказке: по щучьему велению, по моему хотению. А я, вот только что, отца твоего вспоминал, Ваньку-то. Давай обнимемся, что ли?

Лейтенант, опешив от такой неожиданности, неуклюже обнял деда и склонил свою голову к его седине. Проходившие мимо дачники останавливались и удивленно смотрели на обнимающихся мужчин.

— А может, вы и не ко мне едете?

— К Кузнецову Владимиру Ивановичу.

— Тогда ко мне. Пошагали, а то люди обращают внимание. Надо же! Как встретились! Кооператив у нас большой, искали бы долго. Повезло, да еще как! А я вот сегодня сон видел: все белые и черные голуби летали. Только это говорят: к письму, а тут — на тебе. Давно от вас весточки не было, почитай, лет пять, вначале хоть открытки присылали, а потом... Да и я виноват, у меня-то время всегда было. Так, говорите, по делу?

— Так точно, по делу и по очень важному.

— Для кого важному? Для отдельной личности или как?

— Скорее всего — «или как».

— Ага, понял, ну тогда идем, тут недалеко, участков десять. Поля наши заметили?

— Конечно, хоть и маленькие, но степь напоминают.

— Но вы-то — не степной человек.

— По крови я степной, мамка моя — донская казачка, да и отец родился в степях, нет, я — степной. Вот закрою глаза и мне такие просторы открываются, аж дух захватывает: то бескрайние степи, то темно-зеленая тайга, а то вдруг засверкают снежные вершины!

— Слушай, какое повторение! Просторы с закрытыми глазами! Я твоему отцу говорил, теперь тебе повторяю: стихи не пробовал писать?