Евгений СТЕПАНОВ - Застой. Перестройка. Отстой

[1]

миллиарды лет назад миллионы лет назад тысячу лет назад сто лет назад до моего рождения десять лет назад год назад месяц назад неделю назад вчера час назад только что

скоро через час завтра через неделю через месяц через год через десять лет после моей смерти через сто лет через тысячу лет через миллионы лет через миллиарды лет

Герхард Рюм, «История», перевод Виктора Санчука

Океан сливался воедино с небесами в еле уловимом промежутке на волнах космического эфира находилось вечное и юное астральное тело оно искало своего временного земного воплощения вакансий не было не было не было не было потом на мгновение оно появилось мужчина и женщина аз за аз аз за аз аз за аз аз за аз аз за аз аз за аз аз за аз аз за аз аз за аз аз за аз аз за аз аз за аз за аз в непонятной студенческой сибири нашли друга друга глаза потянулись к глазам астральное тело стало видоизменяться а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а- закричал 5 июня 1964 года ребенок в московском роддоме № 9 в 23.45.

Детство – самое достойное и благородное – не знающее большого страха! – время в моей жизни. Оно пролетело быстро – в московском (подмосковном) деревянном дворе в Новогирееве. Таких дворов и домов теперь в Москве, наверное, нет. Какой-то далекий, неведомый австриец построил этот домишко, а мои прабабушка и прадедушка его купили за двенадцать тысяч рублей. Во дворе – участок составлял внушительные сорок соток! – жила наша прекрасная семья Жарковых (отец Виктор Александрович, мама Анна Георгиевна, старший брат Юра и я).

Сейчас (позволю себе краткое лирическое отступление) я хорошо понимаю, что вся моя прошедшая жизнь является в какой-то степени и моей настоящей жизнью. Ведь и сейчас меня волнует, радует, огорчает пережитое в те годы.

Дом был без удобств – небольшой, щитовой. Посередине стояла печка. Мать ее с утра до вечера топила. Иначе было бы совсем холодно.

Я рос, общался с родителями, братом, котом Диким и собакой Чернышем. Лазал по деревьям, собирал клубнику, ходил в кусковский парк и старый замечательный кинотеатр «Гай». До шести лет я был совершенен, как все дети – почти ничего не боялся. Я знал, что в случае чего мама и папа всегда придут мне на помощь. И спасут.

Во дворе росла огромная величественная яблоня – китайка. Яблочки были маленькие-маленькие, кисло-сладкие, мы их очень любили с братом.

Я смотрел на могучий и стойкий, как световой луч, летом врывающийся в дом, ствол яблони, гладил ее нежные листочки, прижимался к ней спиной, и она, как мамина теплая махеровая шаль, согревала меня – я с детских лет был уверен, что дерево одушевлено, и оно – любое, абсолютно любое, но, прежде всего, конечно, яблоня! – является моим родственником. Близким родственником.

Отец работал инженером в строительном тресте, мама – техническим переводчиком с немецкого языка, что позволяло ей частенько брать работу на дом.

Родители жили дружно, практически никогда не ссорились, они любили друг друга и нас, своих детей. Все свои силы они отдавали нам – они совершали свой ежедневный незаметный родительский подвиг.

У отца было много разных хобби – он переплетал книги и газеты, у нас хранились все подшивки «Правды», «Литературной газеты», для каждого фолианта он делал из картонки коробку, мастерил роскошную деревянную мебель, стрелял из пневматического ружья по мишеням, фотографировал, играл на аккордеоне и скрипке, ежедневно вел дневник и т.д.

А еще он любил готовить.

Особенно – варить варенье. Варенье он варил из всего. Из клубники и яблок, облепихи и черноплодки, которой у нас росло видимо-невидимо.

Однажды отец и вовсе нас удивил:

– А теперь, ребята, отведайте мой фирменный джем – из апельсиновых корок.

Мы неуверенно и не слишком охотно стали пробовать. Юрка как честный человек сказал, что ему не понравилось, мама пробовать и вовсе отказалась, а я отца из вежливости похвалил, правда, съел всего две ложечки.

Мой старший брат Юрка обожал рисовать и читать – он ходил в художественную школу. Рисовал он в основном замки. Красивые они у него получались.

Юрка с детских лет был очень начитанным мальчуганом. Именно он открывал мне литературные имена. Он пересказывал мне «Героя нашего времени», читал стихи и переводы Маршака (особенно нам нравились про Петрушку и Робин Гуда).

Сам писал стихи.

Больше всего Юрка любил читать детективы. Вообще, он мог читать круглые сутки напролет.

Откроет окно, поставит возле кровати бутылку с водой и читает.

Еще мы с ним мечтали о дальних странах – Америке и Франции, Германии и Швеции… …Когда наш маленький прекрасный домик сломали, государство предоставило нам в том же Новогирееве трехкомнатную неказистую квартиру, правда, со всеми удобствами. В уборную бегать уже было не надо.

Мы переехали, я быстро освоился в новом дворе, записался в футбольную секцию (клуб «Крылья Советов», на «Электрозаводской») и в музыкальный кружок при Доме пионеров и школьников в «Кузьминках».

Времени свободного не оставалось. Каждый день я расписывал, как большой начальник, по минутам.

Друзей у меня было немного – Игорь Кононов, мы с ним и жили в одном дворе, и играли в одной команде, и Сережка Грушин – с ним мы вместе ходили на музыку, играли в районном ансамбле баянистов-аккордеонистов.

Семь лет – от семи до семнадцати – я провел на тренировках, а также в музыкальном кружке и в ансамбле. Наставница по музыке Елена Пинхусовна Майзель меня ругала за частые пропуски занятий, но не выгоняла – у меня с детства был абсолютный музыкальный слух, что достаточно большая редкость. Она только удивлялась:

– Женя, как ты мальчик из интеллигентной семьи занимаешься такой ерундистикой – гоняешь футбольный мяч?! Это же дикость. У тебя же мама – очень правильный человек, известная переводчица с немецкого языка, а ты…

А я любил футбол, любил играть, утверждаться в команде, добиваться спортивных результатов, преодолевать себя, забивать мячи, чтобы мне аплодировали, отдавать умные, грамотные передачи. Детский спорт – отличная школа. И очень трудно тому, кто эту школу не прошел.

Огромным событием в моей десятилетней жизни стало получение спортивной формы. Давали ее далеко не всем – только основным игрокам.

Тренер Валерий Павлович собрал нас, одиннадцать футболистов, после тренировки и выдал талоны на приобретение этой заветной формы. Я прижал его к груди и, счастливый, побежал домой. И… потерял… Ну, как описать мое горе?