Евгений СТЕПАНОВ - Застой. Перестройка. Отстой

Мама меня спасла. Поехала на «Крылышки» и привезла новый талон. …На одной из тренировок я получил травму – упал и сломал руку. Положили меня в городскую больницу.

Врач очень странно пошутил:

– Теперь выпишем тебя на ту осень, лет через восемь.

Я чуть было не зарыдал.

Он попытался меня утешить:

– Не переживай! Я шуткую. Выпишем раньше. Все мальчишки должны в детстве руку сломать – потом еще будешь добром нашу больницу вспоминать.

В больнице мне совсем не нравилось, но было счастье, когда приходила мама и приносила зефир. Она приносила целый килограмм зефира! Одному мне! Счастье, правда, счастье!

Выписали меня через две недели.

Летом мы уезжали с командой в спортивный лагерь в Подмосковье, в Ступино или Михнево. Там жили в финских каркасных домиках, много тренировались, бегали кроссы вокруг бескрайнего и тошнотворного кукурузного поля, играли дважды в день в футбол. Вечерами ходили на танцы, смотрели, как старшие ребята танцуют и кадрятся с рано повзрослевшими пионерками и комсомолками.

Особенно я любил играть в спортивном лагере в пинг-понг – и всех обыгрывал.

После спортивного лагеря я выступал в команде весьма успешно и наш тренер Валерий Палыч меня хвалил.

А наставница по музыке ругала за долгие пропуски, но не отчисляла из кружка, а опять включала в ансамбль баянистов-аккордеонистов, и мы играли по вечерам в кинотеатрах. Денег нам за это не платили, мы только демонстрировали достижения нашего Дома пионеров и школьников.

Однажды (я тогда учился в седьмом классе) отец пришел домой и спросил:

– Хочешь пожить у моря, в санатории?

– Конечно, хочу.

– Можешь поехать на целую четверть. Нам на работе дают для детей путевки…

Я стал собираться.

Меня отправили в Евпаторию, в школу имени Олега Кошевого.

Это оказался интернат.

Там собрались ребята со всего Советского Союза – из Москвы и Московской области, Томска и Челябинска, Киева и Харькова…

Я влюбился в Лену Огородникову. Она, увы, любила другого парня из нашего класса.

Мы ходили в интернате маршем, всегда под прямым углом. Пели песни, скандировали речевки.

– Кто шагает дружно в ряд?

– Пионерский наш отряд.

– Наш девиз?

– Бороться, искать, найти и не сдаваться.

В палате было человек двадцать пять.

Все болтали. Даже поздним вечером. Не заснешь.

После ужина мы смотрели телевизор. Одна программа шла на украинском языке.

Однажды наша воспитательница спросила:

– Вы слышали нехорошие анекдоты про Ленина?

Мы удивились:

– Нет. А разве такие есть?

– Не слышали и хорошо, – ответила воспитательница.

В школе мне пришлось несколько раз подраться, чтобы меня не задирали. Сильная драка была с пареньком из Красноярска. После этого он меня зауважал.

На море мы не купались – было еще холодно, апрель-май – вода не прогрелась.

Иногда я убегал на море один, ходил босиком по камням (сам себя лечил от плоскостопия, как мама научила), собирал ракушки, однажды – к своему ужасу! – набрел на мертвого дельфина.

Учили в школе спокойно, без надрыва. Лучше, чем в Москве. И спрашивали не так строго. Оценки за четверть я получил очень хорошие. Не было ни одной тройки.

Школа стояла на самом берегу моря. Глядя в окошко во время уроков, я постоянно видел, как частыми синхронными нырками плыли по морю дельфины.

Проживая в Крыму, я активно тренировал свою волю. Когда я увидел, что мои сверстники, местные аборигены, свободно прыгают головой вниз с пирса в море, я удивился их смелости и решил стать на них похожим. Сделать это было непросто. Однако я переломил себя и вскорости отчаянно нырял в соленую воду с трехметрового пирса. Но, как выяснилось потом, свою волю я так и не закалил.

Я любил также прыгать в огромную, страшную, пугающую пляжников волну. Она крутила, переворачивала меня в своей стихии, как стиральная машина – белье. И выбрасывала на берег. Обессиленный, но почему-то страшно счастливый, я лежал на песке.

Такое у меня было развлечение, которое вводило меня в состояние безумно-сильной экзальтации, непонятного восторга.

Там, в интернате, мой соученик Саша Каломийцев из Томска прочитал на одном школьном «капустнике» стихотворение «Вересковый мед». Я был потрясен. Это было фактически мое первое соприкосновение со взрослой поэзией – если не считать стихов Маршака…

По возвращении в Москву я опять стал учиться в нашей школе, возобновил тренировки по футболу и продолжил играть в ансамбле баянистов-аккордеонистов.

В Москве я учился хорошо по гуманитарным дисциплинам – истории, литературе… Математику всегда списывал. Ничего в ней не понимал. И сейчас особенно не понимаю.

В четырнадцать лет я впервые увидел обнаженную женщину – случайно в раздевалке, на кусковском пляже, подсмотрел в щелку и обомлел… Меня всего перевернуло. Я, как Маугли, не понимал, что со мной происходит. Неужели я когда-то смогу обладать женским телом? – эта мысль меня не покидала.

Чтобы отвлечься от нахлынувшего полового влечения, я тренировался с утра до ночи, все время играл в футбол.

Детство и отрочество, как все хорошее, пролетело быстро.

В семнадцать лет я сильно влюбился – в сестру Сережки Грушина, Лариску. Она мне, увы, отказала во взаимности.

Я не знал, что делать. Как это пережить? Как жить без нее? Я решил: «Уеду куда-нибудь. Заработаю много денег, сделаю пластическую операцию, стану красивым. Вернусь – она меня полюбит».

Кое-как объяснился с перепуганными родителями, друзьями, удивленным тренером Валерием Павловичем и Еленой Пинхусовной. И вправду – уехал. Куда глаза глядят. Очутился в губернском городке Кубиково.

Стал искать работу – меня отовсюду гнали.

На последние деньги я снял комнату в общежитии местного педагогического института. Оказалось, что еще не поздно поступить в институт. И я поступил в этот же педагогический на факультет русского языка и литературы. Конкурса не было.

Я стал жить в общежитии в одной комнате с двумя парнями из районного города Кубиковска (это пятнадцать километров от Кубикова) – Серегой Барашниковым и Славкой Власиковым, они тоже учились на филфаке. Чтобы не растекаться мыслью по древу, можно охарактеризовать жизнь в общаге несколькими словами: постоянный голод, драки, зубрежка стихов русских и советских поэтов.

Как правило, в драках я одерживал верх над великовозрастными соучениками, однако однажды меня так сильно избили, что я не мог прийти в себя недели две. Странно, что я вообще тогда остался жив.

Стипендия составляла сорок рублей, еще родители подкидывали мне деньжат, но все равно не хватало.

Ел я в студенческой столовой и в городской столовой № 13. Сокурсники оказались людьми пьющими, приходилось как-то увиливать от тотального пьянства, царившего в общаге.