Александр Ванярх - Иван

— Пойдем, поглядим, — сказал Виктор, — может, еще, кого встретим.

Они вышли на перрон. Поезд уже остановился, заскрежетали тормоза, проводники откинули защитные площадки и открыли выходы. И вдруг со стороны локомотива раздался звонкий юношеский голос:

— Дядя Витя!

Виктор повернулся на крик и увидел Ивана, который бежал вдоль вагонов в его сторону.

— Вот это, да! — только и сказал пораженный Виктор. — Таро, это сын мой, Иван, приехал!

И тут произошло уже совсем неожиданное. Таро побежал в другую сторону поезда, и Виктор увидел, как он обнимает каких-то людей — женщину и мужчину. А Степаныч вел свою внучку, неся ее небольшой чемоданчик.

— Поехали, — сказал он, подходя к Виктору. — Вот видишь, и Ивана прихватим.

— Да тут дело осложняется, — проговорил озадаченный Виктор. — Кажется, к нам еще какие-то гости пожаловали.

И все посмотрели в ту сторону, откуда шел Таро, ведя под руку женщину и мужчину. В двух шагах они остановились, и плотный хорошо одетый мужчина сказал:

— Виктор, это же я, Кова! — Они обнялись, а женщина стояла и, улыбаясь, плакала, слезы катились по ее щекам и блестели в лучах низко висевшего над землею солнца.

— Кова! Друг! А говорили, что у тебя желтуха! — почти закричал Виктор,

— значит ошиблись? А что же было? Грипп? Ну и, слава Богу!

Степаныч запряг лошадей и вопросительно посмотрел на подходящего Виктора.

— Гости, Степаныч, не думал, что так получится.

— Чего там, садитесь, всем места хватит. Дорога набитая, на свадьбах по двадцать человек возил. Только твои гости не по-зимнему одеты. Там, в санях три шубы валяются, прикрой их, а, то приморозятся ведь.

Все удачно разместились и, развернувшись, сани тихо покатились к большаку.

Вечерело. Уже скрылось за дальними сопками солнце, но на улице еще было довольно светло. Кое-где в домах зажигались окна, синеватая дымка опускалась на строения, запорошенные снегом деревья, почти невидимым туманом расползалась по накатанной дороге.

Глава седьмая

Начальник милиции распекал своих подчиненных.

— Такую плевую операцию и завалили! — кричал он, построив дежурную смену. — Я же говорил вам, это поручение секретаря райкома. Нажрались… Куда он вас еще завозил? — спросил он, остановившись напротив уже протрезвевших милиционеров.

— В больницу, — ответил сержант Ивлев. — Он там добивался справки, что мы выпили.

— И добился?

— Вроде добился, — пробубнил рядовой Петров.

— Вот вам и простой водитель! Везде свидетели, везде фамилии, теперь его не прошибешь.

— Дай срок, прошибем, — зло сказал сержант, — мы ему такое устроим…

— Ладно, «устроим»! А пока я вас обоих отстраняю от дежурства. Идите в комнату отдыха, пишите объяснительные. Остальным — на дежурство!

Милиционеры разошлись по своим местам. Зазвонил телефон:

— Слушаю, дежурный лейтенант Иванов. Минуточку, товарищ Свиридов.

Дежурный позвал к телефону майора.

— Слушаю, майор Денисов. Так точно, товарищ Свиридов, разбираюсь. Документы не проверял. Это тянется у них еще с фронта, есть у нас все данные. Когда доложить? Хорошо, завтра я буду у вас, до свидания, — майор положил трубку, а сам подумал: «Вот гад, чужими руками «делай, что хочешь, но я ничего не знаю»; знаешь ты все, хочешь, если что, в кустах отсидеться. Сердюченко наверняка эти документы спрячет или копии снимет, три свидетеля и все…» И он, зло, хлопнув дверью, вышел из милиции.

Была морозная, звездная ночь, и майор, погруженный в свои мысли, медленно шел по улице. «Какой подонок, перед всем народом опозорил, — думал он. — Но я найду на тебя управу, не таких усмирял…» И он вспомнил, как когда-то собственноручно «убрал» двух пожилых учителей, не желавших ему подчиниться. Тогда он был всего-навсего сержант и то показал, что с ним шутки плохи. А сейчас он майор, начальник райотдела…

Прямо у его дома стояли те два злополучных милиционера.

— Я же вам сказал — домой! — зло проговорил он.

— У нас план, — сказал сержант, перегородив майору дорогу. — Они, наверняка, опять пойдут в лес, вот там и кокнуть его можно.

— Вы что, одурели, никаких «кокнуть»! Марш домой и трое суток чтобы глаза мои вас не видели!

— Есть, — ответили оба и исчезли в темноте.

«А почему бы и нет?» — подумал майор, открывая калитку, и, зацепившись золотой печаткой за штакетник, выругался:

— Ты смотри, гадина, уж сколько раз напоминает о себе! — И действительно, уже несколько раз он цеплялся этой печаткой то за то, то за другое, как будто сам господь бог противился тому, чтобы майор носил эту вещицу, стоившую бедным учителям жизни. Уже сколько лет прошло, а на тебе…

…Уже шла война, когда Денисову наконец-то представился случай расправиться с двумя не подчиняющимися ему заключенными. Были они в лагере строгого режима, но имели свободный выход в жилую зону, так как работали учителями в недавно построенной школе. Сержант Денисов ненавидел преподавателей за их независимость, за явное презрение к нему, вообще-то безграмотному, но требовавшему к себе особого почтения. Да еще эти драгоценности, которые они категорически не хотели отдать ему на хранение. И вот как-то он шел на станцию, чтобы отбыть в отпуск на семь суток в связи со смертью матери, и вдруг увидел учителей в лесу возле ручья, сидевших на поваленном дереве. Они сидели к нему спиной, ничего не видели и не слышали, так как шум горного ручья разносился довольно далеко. Сержант выхватил было пистолет, но, передумав, тут же спрятал; на его поясе болтался маленький железный топорик. Отстегнув топор, он, стараясь не наступать на сухие ветки, медленно подходил со стороны леса к мирно беседующим людям. Уже был слышен их разговор, оставалось каких-то два-три метра, и вдруг прямо над головой заорала на сосне сорока. Однако мужчина все так же спокойно что-то говорил женщине. И сержант, размахнувшись, со всей силой ударил его по голове топором. Мужчина, охнув, повалился прямо в ручей, а женщина, повернув голову, молча смотрела широко открытыми глазами на Денисова, а потом тихо повалилась на бок. Сержант спокойно оттащил тело старика вверх по течению и утопил в небольшой заболоченной заводи, которое тут же ушло под воду, только рука учителя все торчала из воды. Денисов, схватив ее, почувствовал что-то твердое: это и был злополучный золотой перстень-печатка. Сержант быстро снял его и положил в карман, а старика подсунул под корягу. Затем он вернулся к женщине, которая так и лежала боком в неестественной позе. «Сама подохла», — подумал сержант, но от греха подальше оттащил метров на двести в кусты, осмотрел тело и снял с руки серебряный браслет. Закидал ветками труп и быстро зашагал в сторону станции. По дороге спрятал драгоценности в укромном месте и благополучно уехал на первом же поезде. Вначале тревожился — как оно там, но к концу отпуска совершенно успокоился и в назначенное время вернулся в зону. Уже началась зима, в тайге выпал снег, и сержант, возвратившись, даже не заглянул на то место, где спрятал драгоценности.