Александр Ванярх - Иван

Яков Иванович с врачом, медсестрой и старшиной быстрыми шагами пошли в сторону холмика. Их встретил солдат и, указывая путь, пошел впереди.

Кто не был в глухой тундре, тот никогда не поймет, как страшно жить вот в таком удалении от людей, и только вот такие, восемнадцатилетние, не всегда понимающие обстоятельства юноши могут жить тут и еще выполнять какие-то обязанности. Зашли внутрь помещения, опять же кунги, но поставлены они по-другому. Топилась обыкновенная буржуйка, но с помощью форсунки, на дизтопливе. На стене две керосиновые лампы. Но даже такое освещение после ночной темноты казалось иллюминацией, поэтому майор, вначале даже прищурился, но сразу различил в углу сидевших на полу, связанных по рукам и ногам людей. Рядом в спальном кубрике стонал солдат, и медики, раздевшись, поспешили туда.

Майора встретил среднего роста сержант и совсем не по-военному сказал:

— Так вот связали мы их, но один успел выстрелить… Вот смех — я с этим Филипповым за одной партой сидел, а тут пришлось насмерть драться.

— Да, смеха мало, — ответил майор. — Давайте я все подробно запишу.

И он сразу же стал записывать показания сержанта.

Старшина Алексутин подошел к связанным, которых отлично знал и не раз нес службу с ними.

— Вы хоть представляете себе, что наделали? — спросил он негромко. — Какое горе вы принесли людям?

— Товарищ старшина, отойдите от них, — громко сказал майор, продолжая записывать показания сержанта.

Врачи решили забрать раненого с собой. Стали думать, как транспортировать арестованных. Решили развязать им ноги, а так как они лежали одетые, то в таком виде и погрузили их в вертолет. Захватили вещевые мешки арестованных, оружие и через каких-нибудь полчаса вертолет вновь взял курс на станцию. Буран заметно уменьшился, но иногда порывы ветра срывали такие тучи снега, что, казалось, конца и края этой непогоде не будет.

При подлете к станции майор Сердюченко довольно четко увидел габаритные огни антенн — значит, пурга все-таки стихала. Снизились и зависли прямо над хоздвором. Внизу можно было хорошо различить черные точки солдат, стоявших вокруг площадки.

— Они что, ошалели? — закричал Томашевский. — Почему возле площадки люди?

— Давай, снижайся потихоньку, — сказал Яков Иванович, — они отойдут, не бойся.

— А чего мне бояться, это вы должны опасаться. Небось, по вашу душу пожаловали?

— Да я соображаю, по чью душу, но это у них не пройдет, самосуда не будет. — И майор вышел в грузовой отсек, подошел к механику и что-то сказал ему на ухо. Тот согласно закивал и подошел к двери.

— Только откроешь по моей команде и сразу же закрывай, а всем остальным сидеть в вертолете.

Коснулись колесами твердого грунта, и Томашевский выключил двигатель. Солдаты подошли ближе к вертолету, окружив его со всех сторон. Фонари светили слабо и было трудно различить их лица.

— Открывай! — крикнул майор и выпрыгнул из вертолета; дверь за ним тут же закрылась. Яков Иванович подошел к одному из солдат.

— Ваша фамилия? — почти прокричал он.

— Иванов, мы тут все Ивановы, а вам какая разница? — зло ответил солдат.

— Ладно, Иванов так Иванов. Вот что, Иванов, то, что вы задумали, не пройдет. У меня двое детей и сидеть из-за вас я не намерен, а потому я вам лично приказываю уйти в казарму.

— Как все, так и я, — опять с вызовом ответил солдат.

Из казармы вышел капитан Киричек.

— Николай Иванович, — подозвал его Сердюченко, — идите, пожалуйста, сюда.

— Что тут происходит? — спросил Киричек. — Да вот решили самосуд устроить. Вы знаете фамилии каждого, поэтому скажите, есть ли тут сержанты?

— Да, есть, вот стоит сержант Декан.

Майор подошел к нему и уже в тоне приказа сказал: «Товарищ сержант, приказываю уйти в казарму». Сержант подчинился. Так, подходя к каждому, он приказывал им уйти в казарму. Когда все ушли, майор поручил Алексутину вместе с механиком вертолета охранять арестованных и не покидать грузовой отсек до тех пор, пока он сам им не разрешит.

Врачи увели раненого, пилоты ушли в общежитие, а майор Сердюченко и капитан Киричек зашли в казарму. Дежурный собрал оставшихся солдат и сержантов, построил их в две шеренги. Перед Яковом Ивановичем стояла горстка угрюмых и обозленных людей, поэтому окрик или грубый тон разговора только усугубил бы дело. Майор, понимая это, спокойно, насколько мог в данной ситуации, сказал:

— Ребята, я понимаю ваше состояние, у меня дети почти такие как вы, вот у Николая Ивановича сын тоже служит под Ленинградом. Но вы поймите и нас сейчас. За жизнь этих двух бандитов, как и за вашу, отвечаем мы, а поэтому мы не дадим вам по молодости совершить еще одно преступление — ведь тот, кто убьет их, будет осужден за убийство, а мы — как должностные лица, не предотвратившие его. Бандиты будут осуждены тут, и я уверен — к высшей мере, вот тогда я даю вам слово, что добьюсь разрешения, и вы своими руками расстреляете их. А сейчас нам вместе надо подумать, где их содержать, ведь у нас на территории станции гауптвахта не предусмотрена, а они требуют изоляции, да ещё какой!

Строй молчал, но вдруг маленький солдат, стоящий на самом левом фланге, негромко сказал:

— Может, в коридоре, где баня, — там все закрывается и тепло.

Солдаты молчали, а потом сержант Декан сказал: «Лучше места не найти, оттуда не уйдут, там двойные двери, досками обшитые стены».

Так и решили. Майор, облегченно вздохнув, пошел осмотреть баню. Помещение было действительно добротное. Открутили внутренние дверные ручки, чтобы исключить возможность зацепиться за что-нибудь, осмотрели еще раз повнимательнее помещение, принесли два матраца, проверили наружные замки и только потом поместили туда арестованных. Ключи от двух больших замков взял с собой Алексутин, он же и вызвался кормить преступников вместе с поваром, которым и оказался тот маленький солдатик.

Яков Иванович доложил о проделанной работе прокурору гарнизона и решил поговорить с ранеными, а потом хотя бы несколько часов поспать. В санчасти дежурила Мария Семеновна, жена погибшего командира.

— Как дела, Мария Семеновна? — спросил майор, открыв дверь.

Женщина посмотрела на него покрасневшими от слез и недосыпания глазами и с грустью в голосе сказала:

— Какие там дела, еще двое скоро… — и она, не договорив, почти беззвучно заплакала. — Ранение в голову, а нейрохирургов нет, да хотя бы и были — спасти их невозможно. Остальные по-разному.

— Ну а кто-нибудь через день-другой может встать? — с надеждой спросил майор.

— Да вот ваш однофамилец контузией отделался, прямо как в рубашке родился. В него в упор стреляли и не попали, пуля прошла прямо у виска, даже волосы обгорели. Он, видимо, завтра уйдет, но за ним надо будет понаблюдать: в таких случаях могут быть совершенно неожиданные осложнения.