Александр Ванярх - Иван

Рита Ивановна уже несколько раз перечитывала это письмо. «Наконец-то род Исаевых будет продолжен, — подумала она. — Все же перед памятью моих приемных родителей я чиста. Вот если бы еще от Егора и я родила сына, тогда можно было бы и умереть спокойно».

И действительно, за последние три года, когда-то энергичная, жизнерадостная, однако всегда уравновешенная, а иногда и строгая учительница начальных классов заметно сдала. Кажется, и причин особенных не было. Все как у всех — и трагедии, и радости, и печали, и счастливые минуты — все было. А вот стало все чаще и чаще пошаливать сердце, уже дважды побывала в больнице, вот и телефона добилась, — так спокойнее, хотя больница рядом, а главный врач — лучшая подруга Риты Урминская Марина Анатольевна. Она-то и Оксану уразумела поступать в мединститут и помогала нередко в учебе.

«В санаторий тебе надо, Рита, — говорила Урмицкая, — отдохнуть, подлечиться — в Кисловодск, в Крым, куда-нибудь, отвлечься от суеты, ведь целое лето, считай, отпуск, почему бы не поехать?» — «Ладно, вот определится Оксана — поеду, отдохну», — так часто отвечала Рита, но проходили годы, а все оставалось по-прежнему. «Вот как раз, кстати, Ваня в Крым поехал, — подумала Рита Ивановна, прочитав в очередной раз письмо, — как он, только, устроится — поеду, заодно, и дом посмотрю, и Крым увижу». Вложив письмо в конверт, она аккуратно положила его в специальный большой ящик, куда складывала почти все, имеющие какую-нибудь ценность, бумаги. А письмо, в котором говорилось об изменении фамилии, Рита считала ценностью.

Был вечер. Обыкновенная осень — на редкость холодная, ветреная и сухая. Рита Ивановна только дома и чувствовала одиночество, может быть, поэтому и завела себе серого сибирского кота и небольшого, непонятной породы щенка, которые росли, игрались и питались вместе: так и выросли, вопреки поговорке «Живут, как кошка с собакой», дружной семьей. Кота Рита назвала Серым, а собаку — Эриком. Кот как кот, ничем не отличался от других, одна и была у него особенность — он никогда не ложился на ее кровать, диван или кресло, предпочитал что-нибудь твердое и холодное и только зимой спал на самом верхнем шкафу, что был подвешен на кухне над газовой плитой. Зато Эрик был явной противоположностью Серому: он спал прямо на диване или на кровати, очень часто на спине, прямо как человек, укрывшись одеялом. Об этом, довольно хитром, умном, черном, лопоухом, лохматом и преданном животном Рита Ивановна могла рассказывать часами кому угодно, и дети в школе, узнав ее слабость, довольно часто и хитро уводили ее от заданной темы к рассказу о собаке. А сейчас обе животины мирно дремали на своем месте: Эрик на диване, Серый — на шкафу. Рита Ивановна подогрела чай, сделала бутерброд и села ужинать. Кот и собака не шевельнулись — видимо, были сыты. Зазвонил телефон. Это было так неожиданно, что Рита Ивановна даже вздрогнула. Ей мало кто звонил, особенно по вечерам, поэтому к каждому такому звонку Рита относилась с тревогой. Вот и сейчас она дрожащей рукой сняла трубку:

— Слушаю!

— Алло! Мама, это ты? — послышалось издалека.

— Да, я, я, Оксана.

— Мама, ты чего молчишь?

— Я тебя слушаю, — как можно спокойнее сказала Рита, — говори.

— Дело в том, что я вышла замуж. Ему двадцать три года, зовут Николай, фамилия Овсиенко. Я не хотела тебя беспокоить, ничего не надо, мы уже расписались, живем пока в общежитии. Алло, мама, ты что — плачешь? Не надо, миленькая, он хороший человек и мы любим друг друга.

— Поздравляю вас, доченька, живите дружно, — успела сказать Рита. Телефонистка неожиданно прервала: «Заканчивайте» и отключила линию. Рита Ивановна еще долго сидела возле телефона, и почему-то у нее на душе стало как никогда легко и спокойно, словно непосильный груз свалился с ее плеч. Только теперь она поняла, наконец, как она боялась, что Оксана выйдет замуж за Ивана: ведь они были родными братом и сестрой по отцу. Этого, кроме Риты, не знал никто, а теперь, и знать никому не надо.

Вначале, когда Оксана впервые встретилась с Иваном, и они так обрадовались друг другу, — жарким огнем полыхнуло в груди Риты. Тогда она даже хотела рассказать Оксане обо всем, но побоялась, что та еще многого не понимала в свои четырнадцать лет, а после и надобность такая вроде бы отпала. Но все, же тревога постоянно терзала душу, Риты Ивановны, и вот теперь вроде бы все позади, Оксана вышла замуж. «Ну, вот и хорошо, завтра напишу письмо Сердюченко, они передадут Ивану и все встанет на свои места», — подумала она, поднимаясь со стула и разбирая кровать. Выключила свет, легла и еще долго не могла уснуть, все думала и думала. Почти бесшумно на постель заполз Эрик и, ловко отыскав край одеяла, всем своим лохматым маленьким тельцем юркнул под него, а через несколько секунд, довольный, засопел у изголовья Риты Ивановны. Та, почувствовав тепло его дыхания и тела, как-то сразу успокоилась и незаметно для самой себя уснула.

Обычный в это время дождь, вначале мелкими капельками, застучал в окна, а потом, постепенно усиливаясь, перерос в сплошной холодный осенний ливень. Сразу стих ветер и только довольно крупные капли почти сплошным потоком хлестали по крыше и с однотонным шумом стекали по водосточной трубе, громко зазвенев сначала по пустой бочке, а потом забулькав в мутной воде. Наконец-то все становилось на свои места. Осень — так уж непременно с дождем и грязью. В эту пору на Дону так развозит проселочные дороги, что не пройти, не проехать. А начинается все с дождя, долгого, нудного, мелкого, холодного, редко когда осенний дождь, как сейчас, переходит в ливень, в большинстве своем сыплет мелкими и колючими каплями. А в эту ночь он начался как-то робко, нерешительно, а потом, словно почувствовав безнаказанность, полил мощным бесконечным потоком.

Глава тринадцатая

Тихим, теплым, ласковым осенним вечером, когда в Крыму, не дождавшись своевременной уборки, лопаются и с первым же мало-мальски заметным ветерком с шорохом и треском падают на землю грецкие орехи, на громадной, когда-то пахнущей только что обструганными досками, а сейчас уже изрядно обветшавшей и нещадно скрипевшей полупрогнившими полами веранде, за дубовым, широким и длинным старинным столом, укутанным новой полубархатной скатертью, на которой были выставлены всякие деликатесы и напитки, сидели Софья Ивановна, ее сосед Николай Николаевич, внук Владимир Николаевич, его жена и дети и только что приехавший, еще не освоившийся и не отдохнувший наследственный хозяин дома, теперь с новой фамилией и отчеством: Иван Егорович Исаев. Софья Ивановна сияла. Еще бы, одна и одна, и вдруг сразу столько родственников! Окруженная вниманием и заботой, раскрасневшаяся не столько от выпитого сухого вина, сколько от возбуждения и радости, она ласково улыбалась, всем существом своим, показывая, как она довольна и счастлива.