Джек Лондон - Ночь в Гобото

Все купцы, приплывающие на своих шхунах, и все плантаторы, прибывающие с далеких диких берегов, все до единого надевают в Гобото башмаки, белые парусиновые штаны и вообще все, что полагается носить цивилизованному человеку.

В Гобото получается почта, производятся финансовые операции и газеты приходят не позже чем через пять недель после их выхода. Суть в том, что остров, опоясанный коралловыми рифами, со своей удобной гаванью считается хорошим портом для судов и служит распределительным пунктом для всей широко разбросанной группы островов.

Кипучая, нездоровая и мрачная жизнь Гобото предрасполагает к алкоголизму, который здесь свирепствует более, чем в каком-либо ином месте земного шара. Правда, жители Гувуту, одного из самых диких Соломоновых островов, утверждают, что у них пьют даже в промежутках между двумя выпивками. Гобото этого не отрицает. Гобото только указывает на то обстоятельство, что в его летописях такие промежутки неизвестны. Вместе с тем из данных импортной статистики следует, что на каждую голову в Гобото приходится большее количество потребляемых спиртных напитков, чем в Гувуту. В Гувуту объясняют это тем, что на Гобото сильно развита деловая жизнь и что поэтому там много приезжих. Гобото возражает, что население его меньше, а приезжие обладают большой жаждой. И эти споры продолжаются без конца, главным образом оттого, что спорщики умирают раньше, чем доходят до какого-нибудь решения.

Остров Гобото невелик — у него в диаметре всего четверть мили. Там находятся угольные склады адмиралтейства (в которых уже около двадцати лет лежит неприкосновенный запас угля в несколько тонн); бараки немногочисленных чернокожих рабочих; большой амбар и склад товаров за железными щитами; бунгало, в котором живет управляющий со своими двумя помощниками. Эти трое составляют белое население острова. Один из них непременно болен лихорадкой. Работа на Гобото очень тяжелая. Компания придерживалась той политики, что следует хорошенько угощать клиентов. Управляющий и его помощники должны были заниматься этим делом. В течение всего года прибывали на остров купцы и вербовщики из далеких, «сухих» плаваний и плантаторы из дальних и «сухих» мест, привозя с собой неутолимую жажду. Гобото — это Мекка для весельчаков, и, хорошенько покутив, они снова уходят на своих шхунах или отправляются на плантации.

Наименее выносливые, отдыхая от попоек, приезжают вновь не раньше как через шесть месяцев. Но для управляющего и его помощников не бывает таких промежутков. Каждую неделю муссоны и юго-западные ветры приносят к стоянке шхуны, нагруженные копрой, кокосовыми орехами, перламутровыми раковинами, морскими черепахами, с людьми, томимыми жаждой.

Работа на Гобото чрезвычайно тяжела, поэтому там платят вдвое больше, чем на других станциях, и Компания выбирает служащих для этого острова крепких и неустрашимых. Они живут здесь год или около того, а потом, превратившись в полных инвалидов, уезжают в Австралию, или останки их зарывают в песок с той стороны островка, где свирепствует ветер. Джонни Бэссет, почти легендарный герой Гобото, побил рекорд. Он обладал замечательным по крепости организмом и выдержал семь лет. Его предсмертная воля была в точности исполнена помощниками: они замариновали тело его в бочке с ромом, купленной ими на собственные деньги, и отослали к родственникам в Англию.

Несмотря на все это, служащие в Гобото старались быть джентльменами. Если и можно было подметить у них некоторые изъяны, все же они были и оставались джентльменами. Вот почему существовал здесь великий неписаный закон, который требовал, чтобы приезжие облекались в брюки и башмаки. Трусики, лава-лава и голые ноги совершенно не допускались. Когда капитан Йенсен, самый необузданный из ловцов негров, хотя он происходил из старинной нью-йоркской семьи, создавшей торговлю купальными костюмами, явился на остров в нижней рубашке и набедренной повязке, с двумя револьверами и ножом за поясом, его задержали на берегу. Это было во времена Джонни Бэссета, строго следившего за исполнением этикета. Капитан Йенсен, стоя на корме своего вельбота, заявил, что на его шхуне нет штанов, и в то же время продолжал настаивать на своем желании выйти на берег. В Гобото его вылечили от огнестрельной раны в плечо и учтиво извинились перед ним, так как на его шхуне действительно не нашлось штанов. Однако в первый же день, когда он поднялся с постели, Джонни Бэссет вежливо, но непреклонно облек гостя в собственные брюки. Это было важным прецедентом. Во все последующие годы обычай никогда не нарушался. Белые люди и штаны составляли неделимое целое. Только негры бегали нагишом. Панталоны определяли касту.

В эту ночь все было, как обыкновенно, за исключением одного обстоятельства. Семь человек с очень блестящими глазами, но еще твердо державшиеся на ногах, увенчавшие головокружительным коктейлем день, посвященный шотландскому виски, сели обедать. На них были куртки, штаны и башмаки. В числе этих семерых находился управляющий Джерри Мак-Мёртрей, два его приказчика — Эдди Литл и Джек Эндрюз, капитан Стейплер с кеча «Мари», вербовавшего рабочих, плантатор из Тито-Ито — Дарби Шрайлтон, Питер Джи, полукитаец, скупщик жемчуга в районе от Цейлона до Паумоту, и Альфред Дикон, прибывший с последним пароходом. Вначале чернокожие подавали вино, но вскоре все предпочли виски с содовой, запивая им пищу, прежде чем она оказывалась в их луженых, обожженных алкоголем желудках.

Во время кофе они услышали грохот якорной цепи, что указывало на прибытие судна.

— Это Дэвид Гриф, — заметил Питер Джи.

— Вы почем знаете? — свирепым голосом спросил Дикон и продолжал язвительно: — Такие парни, как вы, всегда стараются пустить пыль в глаза новичку. Я немало плавал по морям и скажу, что назвать судно, когда оно появляется вдали маленьким пятнышком, или угадать, кто им управляет, по грохоту якоря — это просто возмутительное фанфаронство.

Питер Джи закуривал папиросу и не отвечал.

— Негры иногда удивительно ловко угадывают, — дипломатично вставил Мак-Мёртрей.

Поведение гостя в высшей степени не нравилось управляющему и остальной компании. С того момента, как появился сегодня после обеда Питер Джи, Дикон всячески издевался над ним. Он придирался ко всем его словам и вообще вел себя грубо.

— Может быть, это оттого, что Питер отчасти китаец, — предположил Эндрюз. — Дикон — австралиец, а вы знаете, что австралийцы очень чувствительны к цвету.

— Пожалуй, что так, — согласился Мак-Мёртрей. — Но все же нельзя сносить подобное обращение, особенно с таким человеком, как Питер Джи, который белее самого белого.