Павел Вяземский - Письма и записки Оммер де Гелль

Мы поехали вслед за бароном, в открытых санях, a la d'Aumont два жокея ехали за нами. Мы ехали гораздо медленнее, чем лошади, запряженные по-русски. Оно иногда приятно, если куда спешишь. Я русского запаха не выношу; сидит бородач кучер на козлах, почти что у вас на коленях. Я в Париже мою четверку скоро отдала моему английскому кучеру. Он на них немедленно надел мундштуки, и лошади проехали Елисейскими полями взад и вперед, как шелковые, four in hand, я сама сидела с англичанином на козлах. Ухабы невыносимы с русским кучером. Одним словом, это ужасное варварство, лошадей сразу и не удержишь. А тут опять ухаб. Мы послали наши фургоны вперед, чтобы все приготовить для нашего приезда. Мы проехали садом, чтобы не мешать приготовлениям, или Н-н не хотел показываться перед властями в своей помпадурской обстановке. На нем было розовое платье из фая, с кружевной обшивкой ниже колен и двумя кружевными воланами, которые шли от талии до низу с двумя округленными концами. Свежие розаны были нашиты по кружевам на юбке, лифе и на рукавах, по кружевам букет из розанов на левом плече и такой же букет на кружевной приколке, который покоился на высоко взбитых, напудренных волосах. Под платьем был панье. Он мне подарил свою чудную шубу, сшитую из темных соболей.

Я тебе советую брать у Клемансон. Оно, оказывается, совсем не так неудобно, как кажется. Я не описываю тебе моего костюма, который изображен в «Дамском журнале» от 31 января, № 1515. Я тебе, впрочем, его прилагаю. Я только что получила его в Одессе в первых числах марта. Каково расстояние и какими устарелыми приходят наши моды, а одесские франтихи в них с полной самоуверенностью франтят. В магазины они доставляются еще позже, только не от наших мастериц: туда везут парижский хлам. Ты едва встретишь женщину, порядочно одетую, и это — новоприезжая из Парижа, приехавшая на пароходе. Надо свыкнуться с этой страной. Вообрази себе, в Константинополе туалеты менее шокируют, чем в Одессе. Не понимаю, отчего это происходит.

Верхнеднепровск. Пятница, 15 марта 1839 года

Я сюда приехала, чтобы скрепить некоторые бумаги в суде. Я просто влюблена в Н-на или правильнее Н-ну. Удивительно, какие она туалеты делает, и я принуждена им вторить. Чистое разорение! А не гоняйся за ней, разом лишусь обещанного состояния. Ей надевали шелковые ажурные чулки, вышитые на подъеме. Ее чудные ноги были обуты в розовые атласные башмачки, совершенно остроконечные. Когда я вошла в комнату, уже переодетая мужчиной (я была одета амуром Людовика XV), она себе велела подать зеленые, как мои, надела их и велела дать пряжки из чудных, большущих бриллиантов. Их можно носить, как гребенки, над локонами. Бриллианты были так хороши, что заставляли мечтать о себе. Я невольно приклонила колени и стала молиться на них.

В это время расстреливали виновных. Н-н каждый раз подходил к окну и стрелял по этим несчастным. Это каждый раз производило во мне сотрясение. Моя кровь кипела от негодования. И все это из-за непосеянного картофеля! Мужики говорили, что это чертовское зелие. Что за варвары! Они накинулись на начальство и двоих из них убили. Троих расстреляли, шестнадцать человек кнутом наказали и отправляют на каторгу в Сибирь, восемь человек сквозь строй прогнали; солдат было по сто человек с каждой стороны. Они проходили шестьдесят раз сквозь строй, и многих должны были положить на тачки, потому что у них более сил не хватало. Они, конечно, заслуживают наказания, но зачем так варварски, так медленно наказывать? Как можно сравнить с гильотиной! Гильотина гораздо лучше: она действует скоро, а русские палачи щеголяют как будто своими кнутами. Они их прилаживают с расстановкой и потом ударяют. Мы бы не выдержали. Здесь этого еще не понимают. Я помню, как Морни мне читал из отцов церкви; кажется, Иоанн Златоуст, говоря о зрелищах в Древнем Риме, распространяется об истязаниях, которым подвергались древние христиане; он пишет, что ему сначала было противно, он даже глаза закрывал, чтобы не видеть мучений, а потом открывал глаза и смотрел с удовольствием.

Если в твоей библиотеке еще нет этого замечательного перевода аббата Гильома, то пошли за Франсуа в Компьен. В третьем шкафу, на краю от двери, на четвертой полочке, в творениях отцов церкви, том XXI, если не ошибаюсь, а не то вели принести том IV Тертулиана; в нем прочтешь главу о зрелищах. Оба очень поучительны и живо изображают нам большой свет. Если ты не найдешь ни в том, ни в другом, то поблагодари меня за указание хороших книг. Выдавать под расписку г-же Делож и только по одной книге зараз, которую спросит; камердинеру Франсуа — в Компьен.

Мне, впрочем, припоминается, что ты, вероятно, этого не найдешь в сокращениях аббата Гильома. Мне помнится, что многие тексты Иоанна Златоуста мы читали с Морни в латинском переводе. Я двенадцати лет читала Лукиана по-гречески с Адамантом Кораи и заставляла его краснеть моими объяснениями греческого текста. Никто из переводчиков Лукиана, даже латинский, не понял самого текста и доселе. Я тогда готовилась в гувернантки, и, быть может, лучше было бы. Нет, но спокойнее. Я умела бы вертеть людьми, и мне бы наверное попался такой, который годился бы мне в мужья. Герцог или, по крайней мере, маркиз. Что я за вздор с тобой мелю!

Н-н все твердит: мало им досталось за дерзкое ослушание. У него странная смесь изнеженности женщины и неутолимой взыскательности военного человека; двух лет нет, что он носит военный мундир. Непонятно.

— Если бы на вашем месте сидела тут Помпадур, она воспротивилась бы этим злодеяниям.

— Не думаю, — сухо отвечал Н-н и попросил к себе барона Ф<���ранка> с нами втроем отобедать. Н-н занимал верхний этаж, имел свою прислугу и поваров и жил совсем отдельно. Барон, не любивший оргий, немедленно поднялся наверх. Я так много говорила о моем страстном желании иметь земли, населенные крепостными крестьянами, особенно с тех пор, как мой муж получил Владимирский крест, прямо дающий потомственное дворянство. Он присягнул немедленно, по моей просьбе. Он немного кобенился, но я его убедила и умаслила. Он вступил в государственную службу в Горное ведомство гютенфервальтером. Я теперь имею неоспоримое право владеть моими собственными крепостными крестьянами.

За обедом барон мне сказал, между прочими любезностями, что он мне подносит около тысячи десятин на Буге, в пятидесяти верстах от Вознесенска и в восьмидесяти верстах от Одессы, недалеко от Аделаидино, так что земли смежны. Он уже дал приказание отправить около пятидесяти отцов семейств, людей, выбранных от двадцати до тридцати лет, со всеми стариками, с детьми и женами, которые готовились выступать в поход с их телегами, запряженными парою волов. Он был настолько любезен, что к их скарбу присоединил еще около сорока пар волов, которые оставались излишними при уходе бунтовщиков в Сибирь. Я бросилась к нему на шею и страстно поцеловала его. Н-н входил в это время в комнату и снова удалился в порыве нескрываемой ревности. Барон очень рассердился на меня за необдуманность моего поступка. «Если нам придется полюбить друг друга, то ради бога не при посторонних. Вы должны себя держать крайне сдержанно. Я человек должностной и женатый». Он точно подавился, говоря, что он женат. Я уехала одна, конечно, с моими людьми, в дормезе, поставленном на полозьях. Какая разница с полувозком, полукибиткой моего мужа, меня все время тошнит в нем. Барон поскакал впереди, чтобы сделать необходимые приготовления к моему приезду. Мы остались вдвоем — среду, четверг и пятницу. Барон умолял меня раньше трех дней не приезжать. Я, само собой разумеется, воспользовалась его разрешением.