Павел Вяземский - Письма и записки Оммер де Гелль

26 октября 1841 года

Утром мы были пробуждены ржанием и топотом лошадей. Я выглянул [86] Так в подлиннике. в окно: перед крыльцом стояло тридцать казаков; одни из них были верхами, другие держали за повода оседланных лошадей. Мы догадались, что эти лошади были назначены для нас. В половине одиннадцатого Згуриев явился.

— Извините, господа, что немного опоздал, — говорил он. — Впрочем, нам придется недалеко ехать до назначенного пункта, и вы, как вижу по самовару, можете спокойно допивать чай. Мы отправимся через час. Да! кстати, я послал вам десять оседланных лошадей, они пригодятся для охотников и для зрителей. Эти лошади смирны и хорошие скакуны. Объявляю вам: на охоте ничуть не заботьтесь управлять ими, они совершенно приноровлены к охоте на кабанов. Держитесь только покрепче на седлах, чтобы при внезапных поворотах не упасть, и заботьтесь только о вашем карабине и выстреле. Наконец, вы должны будете следовать примеру казаков, повторяя те же самые маневры.

Через полчаса мы двинулись. В 15 верстах от Килии на чистом поле кое-где выглядывали мелкие кустарники и от мокроты низменного места поднимались узкие полосы камыша.

Один из казаков начал подавать Згуриеву какие-то знаки.

— Чего он хочет? — спросили мы.

— Он хочет сказать, — отвечал нам шепотом Згуриев, — что кабан вблизи, а в подобном случае необходимо молчание.

Мы подвинулись еще на полверсты вперед.

Близ кустарника тот самый казак подал нам знак остановиться, а сам, сойдя с лошади и наклонившись к земле, стал искать будто бы чего-то в траве. Он то удалялся, то приближался к нам; мы с нетерпением ждали, чем все это кончится. После недолгих поисков казак остановился подле кустарника и радостно подбросил фуражку вверх.

— Есть кабан! — шепнул нам Згуриев.

— Ну что? — прибавил он, обращаясь к казаку.

— Ваше благородие! Зверь неподалеку, вот видите ли пятый кустарник вправо? Черт меня возьми, если там окаянного нет. Извольте приказать стать нашим в шеренгу. Я туда помчусь, пройду близ куста и скажу вам положительно.

Все стали в шеренгу, казак сел на лошадь и поскакал к известному кустарнику, миновал его и, шагах в 10-ти, к нашему удивлению, мы его увидали спокойно подходящим к кустарнику, без карабина и всякого оружия в руках.

— Что он делает? — вскричали мы.

— Ничего, — отвечал Згуриев, — обманулась моя гончая. Там кабана нет.

Действительно, казак скрылся в кусты и через несколько минут вышел, почесывая затылок, потом сел на лошадь и поскакал к нам.

— Ну что, — спросил опять Згуриев, — никак соврал?

— Никак нет, ваше благородие! Кабан часа два тому назад там лежал, а теперь нет его. Но если позволите Андрею следовать за мною, то не будь мы дунайские казаки, если его сейчас не найдем.

— Ступай, Андрей! — сказал Згуриев.

И оба казака скоро скрылись из наших глаз. Через несколько минут они возвратились.

— Есть кабан! — говорили они с восторгом, — мы его видели… он… лежит под кустом неподалеку отсюда. Зато уже кабан куда больше того, которого в прошлый раз убили.

Мы снова двинулись вперед и в полуверсте от того места, где лежал кабан, остановились, сошли с лошадей, подтянули подпруги и осмотрели карабины.

Наконец, когда Згуриев скомандовал: «лента», мы образовали собою длинную полосу.

Что за цель была принять эту позицию, я до сих пор не могу понять.

Згуриев стал впереди с карабином в руках, за ним три казака, за казаками один из наших охотников, и в таком порядке наши кавалеристы смешались с казаками. Гринбаум был только зрителем вместе с остальными тремя охотниками.

Згуриев сделал несколько движений для того, чтобы увериться в исправности седла, потом, пришпоря своего скакуна, устремился как стрела. Проскакав мимо куста в десяти шагах, он выстрелил; и вслед за этим сперва послышалось хрюкание, а потом из-за куста вырвался кабан и бросился в погоню за Згуриевым. Лошадь его кинулась вбок, искусно уклоняясь от смертельных клыков, и этими маневрами Згуриев удерживал кабана все в одном круге.

Через минуту подоспел к Згуриеву первый казак. Он, пронесясь мимо кабана, выстрелил в него. Кабан, оставя Згуриева, бросился на казака, но в то время второй казак последовал за первым, третий за вторым, и когда уже за третьим прискакал Спиридонов, в то самое время Згуриев и первый казак были позади нашей шеренги и преспокойно заряжали свои карабины.

Каждый из нас исполнял те же движения, и каждого из нас по очереди встречала ярость кабана. Это представляло самый страшный турнир, и этот турнир на чистом поле превосходил испанские бои с быками. Здесь наша арена — пространство степи; зрителями — коршуны, чующие добычу. Они, кружась над нами, будто поджидали последнего удара, чтобы войти в права свои и броситься на окровавленную добычу.

Кабан при каждом выстреле становился свирепее, прыжки его были сверхъестественны, и при малейшей ошибке в расчете охотнику можно было легко попасть на клыки разъяренного зверя, кровь клубилась из него, и при поворотах заметны были на спине его и боках широкие раны.

Шеренга прошла один раз, и лошади покрылись пеною; но кабан продолжал бойко защищаться. Згуриев во второй раз в него выстрелил. К несчастью, пули то пролетали мимо него, то по временам скользили по его шерсти.

Нам уже становилось страшно.

Первый казак опять пустился вслед за Згуриевым, приблизился к зверю более обыкновенного и, чтобы окончить скорей битву, приложил ему чуть что не к самому лбу дуло своего карабина. Мы уже хотели вслед за выстрелом воскликнуть: «Ура! Победа!» — но это «ура» замерло на наших устах.

Картина переменилась, казак спустил курок. О несчастье!.. карабин осекся, кабан успел задеть клыком лошадь, которая в тот же миг упала на землю.

Казак, лошадь и кабан составили одну окровавленную группу.

Ужасное зрелище так смутило всех, что мы с минуту стояли как окаменелые. Но недолго длилось это оцепенение; мы, не щадя собственной жизни, пустили лошадей во всю прыть на помощь к несчастному казаку. Но не успели приблизиться, как позади нас, из-за куста раздался выстрел. Кабан с ужасным хрюканьем прыгнул в сторону, пошатнулся на ногах и с глухим стоном повалился на бок. В ту же минуту тонкая струя крови брызнула из-под левого бока; это доказывало, что пуля попала кабану в сердце.

— Кто этот спаситель? — воскликнули мы с удивлением, обратя взоры к той стороне, откуда раздался выстрел.

Гринбаум к нашему удивлению показался из-за кустов, как степной гений. Он спешил к нам, из дула его карабина еще выходил дым.

— А что, господа? — говорил он, улыбаясь, — я вам обещал выстрел и, кажется, сдержал слово в пору.

«Ура» раздалось, и сорок голосов и рукоплескания заглушили его слова. Мы подняли казака из-под лошади. Он был без чувств и облит кровью; но мы вскоре уверились, что он не ранен, а только сильно придавлен упавшею на него лошадью. Что же касается до несчастной лошади, то все внутренности ее вывалились из разорванного брюха. Ярость кабана обрушилась только на одну лошадь, и это спасло казака, который находился под нею.