Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы

Словно смахивая слезу, она провела пальцем по ресницам. В эту минуту Вилье вошел в гостиную и вдруг повернул выключатель.

— Летучие мыши начинают свой полет, — сказал он, — да и вечер уже не такой теплый… Я думаю, что миссис Логанберри здесь будет уютнее. Я распорядился закрыть ставни.

— Ты прав, дорогой, — сказала Соланж, щурясь от яркого света.

Через три дня Соланж позвонила Франсису по телефону:

— Дорогой Франсис, надеюсь, я не оторвала вас от работы?.. Да?.. Мне очень жаль… Или, скорее, нет, я не жалею: мне необходимо было услышать ваш голос… Да, правда, наш разговор в тот вечер очень взволновал меня, взволновал больше, чем вы можете вообразить себе, Франсис… Что вы говорите?

— Ничего, — сказал Франсис.

— Вы не представляете себе, каким вы открылись мне, Франсис. Идеал мужчины, учитель, исповедник, поводырь… Мой муж, он, конечно, мне друг, он полностью посвящает себя мне, но все знают, что женщины не очень-то заглядываются на него… А крупный писатель, такой, как вы, их понимает, и это чу-у-десно; так вот, у меня родилась мечта, и вы сейчас скажете мне, осуществима ли она… Жак двенадцатого уезжает на уик-энд в Бельгию; я хотела бы повидаться с вами в Марли, наедине, только вы и я… Мы сможем, если вы захотите приехать, проболтать всю ночь, всерьез обсудить наши проблемы… Что вы говорите, дорогой?

— Ничего, — сказал Франсис.

— A-а, понимаю, Жюльетта… Бедное дитя! Я люблю ее всем сердцем… Но именно о ней я хотела бы поговорить с вами, и я уверена, она правильно поймет это.

— Правильно, — сказал Франсис.

— Что вы имеете в виду, дорогой? Мне послышались в вашем голосе суровость, насмешка… Что такого я сделала? Что плохого сказала?.. Вы меня огорчаете, Франсис. Я чувствую себя виноватой, но не знаю в чем.

— Правда? — сказал Франсис.

— Правда… Если я чем-то раздражила вас, объясните мне, дорогой… Я постараюсь загладить свою вину… Я хочу сказать — в ваших руках, таких обездоленных и податливых… Вы приедете в Марли?

— Нет, — сказал Франсис.

— Нет? Но почему?.. Я подарю вам два чу-у-десных дня… Вы не соблазнились?.. Да что с вами, Франсис? Я чувствую вас отсутствующим, далеким…

— Я скажу вам при встрече, — сказал Франсис. — Если позволите, я заеду к вам ненадолго сегодня к вечеру. Вы будете дома около шести часов?

— Если вы сказали, что приедете, я буду дома… Ни одно дело не устоит перед вами… Франсис, алло!.. Алло!..

Он положил трубку.

Он нашел ее одну, в домашнем лиловом платье, которое вполне откровенно, очень низко, открывало еще крепкую грудь. Она встретила его без слов, бросив на него смиренный взгляд, вопрошающий и печальный. Он с непринужденным, почти вызывающим видом сел и несколько минут молча смотрел на нее. Продолжая вопрошать его взглядом, она предложила ему сигарету, взяла себе тоже.

— Итак, Франсис? Вы наконец пришли объяснить мне ваш приговор? Я не знаю, в каком преступлении меня можно обвинить…

— Никто, Соланж, вас не обвиняет. Я упрекнул бы вас только в том, чему сам свидетель. Вот факты, которыми я располагаю. Скажите мне честно, если вы преследуете свои личные цели… Две недели назад я дал вам понять, что хотел бы видеть в Марли Шанталь; вы сразу же пригласили меня с ней. Вероломный поступок по отношению к Жюльетте…

— Вы забываете, Франсис, что тогда я едва знала Жюльетту, а Шанталь моя лучшая подруга.

— Погодите! Жюльетта приходит к вам, доверяет вам свои печали, вы обещаете ей поддержку; вы отменяете приглашение Шанталь, а через три дня с бьющей в цель жестокостью просто уничтожаете ее в моих глазах. Вероломство по отношению к Шанталь…

— Это немного прямолинейно, Франсис! Я сказала бы…

— Погодите! Увидев меня выбитым из седла, вы принялись привязывать меня к себе. Второй вероломный поступок по отношению к Жюльетте!

Она нервно усмехнулась:

— Это слишком комично, Франсис! Кто в этой истории первый проявил вероломство, разве не вы? Как? Вы просите меня об услуге, и вы же меня упрекаете в этом? Вы глупо обманываете вашу жену, а виноватой перед ней оказываюсь я? Я пытаюсь избавить вас от потаскушки, и меня же осуждают? Это уж слишком, дорогой!

— Я нисколько не стараюсь, Соланж, оправдаться за ваш счет. Да, я виноват, очень виноват перед Жюльеттой, и я постараюсь все исправить, вернувшись к ней, на этот раз преданно. Но признайтесь, ведь не ради того вы звали меня в Марли, один на один с вами, что хотели выполнить данное ей обещание?

Она выпустила через нос длинную струю дыма, подумала какое-то время, потом улыбнулась и вдруг смягчилась:

— Может, вы и правы… Но я вижу это иначе… Уверяю вас, в тот день, когда у меня была Жюльетта, я хотела, всем сердцем хотела, быть доброй… Для нее я пожертвовала Шанталь, которая, между прочим, в жизни для меня гораздо полезнее, чем Жюльетта… Да, потому что я огорчилась из-за вашей женушки… Только Жюльетта оказалась слишком неопытной: она рассказала мне о вас такие вещи, что у меня появилось желание поближе узнать вас… Я проговорила с вами весь вечер, в полумраке… Что вы хотите, дорогой? Я женщина, настоящая женщина, я ведь не деревянная…

Она положила ладонь на ладонь Франсиса, он быстро отдернул свою.

— Как вы боитесь меня! — сказала она с хриплым, немного нервным смешком. — Успокойтесь, о неофит верности! Я не мадам Пютифар. Вам нечего бояться.

Они, как добрые друзья, проговорили еще добрый час. Уходя, Франсис с непринужденным видом спросил:

— Скажите, Соланж, это правда то, что вы сказали мне тогда о высказывании Шанталь о моей книге? Или это еще одна ваша проделка?

— Ох уж эти авторы! — сказала она. — Вот единственное, что их по-настоящему задевает за живое… Ладно! Мне очень жаль, дорогой, но это правда.

Через несколько дней Жюльетта приехала поблагодарить Соланж:

— Вы такая милая! И умелая! Никогда бы не подумала, что такое возможно… Франсис вернулся ко мне, он снова прежний, каким был до этой истории… О Шанталь даже и речи больше нет…

— Но разве я вам не обещала этого, дорогая? — громко, торжествующе воскликнула Соланж. — Я очень хорошая подруга, вы еще увидите.

Они расцеловались.

— Еще чего-нибудь, месье Менетрие? — спросил официант.

— Нет, спасибо, — ответил Кристиан.

— Не стесняйтесь, месье Менетрие; спрашивайте, что угодно.

— Я знаю, спасибо, — сказал Кристиан. — Принесите жаркое из гусятины и оставьте нас.

— А месье Леону Лорану? — спросил официант. — Может быть, немного тертого сыра к бульону?

— Месье Лорану не нужно ничего, кроме покоя, — сказал Кристиан.

Погрустневший официант отошел с обиженным видом.

— Не надо его одергивать, Кристиан, — сказала Клер Менетрие, — он из самых добрых побуждений.