Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы

— Не спешите. Моя история еще не началась. Страсть появилась, когда примерно в 1890 году человек по имени Харольд Уикс, на пять лет моложе герцогини, внезапно обратил эту даму, до того времени весьма непостоянную, в самую строгую верность.

— Харольд Уикс? Я этого не знал.

— Но вы о нем слышали?

— Неоднократно… Его называли очень талантливым политиком и, как это любят говорить в Англии, будущим премьер-министром.

— А он и был будущим премьер-министром.

— Но он им так и не стал.

— Нет, и сейчас вы поймете почему… Казалось, что Харольд, словно сказочный принц, получил при рождении все дары фей. Черты его лица, обрамленного светлыми, рыжеватыми волосами, были такими же совершенными, как у Байрона; но в выражении этого лица не было ни мрачности, ни романтизма. В нем угадывался ум, а также то воздушное изящество, каким был наделен Шелли, а позже Руперт Брук. Еще в Оксфорде его друзья понимали, что его ждет блестящая карьера. В двадцать пять лет партия нашла ему избирательный округ. Красота, красноречие, атлетическое сложение принесли ему триумфальную победу. Ему не было и тридцати, когда он занял незначительный, но многообещающий пост в кабинете, возглавляемом великим Чарльзом Бруксом, которого обычно называли по-свойски — Ч. Б.

— Я встречал Ч. Б., когда он был уже стариком. Он был хрупким, галантным, отважным и остроумным. Но немного сдержанным…

— Тут надо было разбираться в тонкостях. Среди своих он становился изысканным. Видели бы вы его в Уорфилде, когда он, словно домашняя кошка, лежал на ковре у ног Сибил, или в парке, когда он любовался закатом. «Сколько вкуса в этом вечере», — говорил он, поощряя Природу… Вы помните, как в последние годы XIX века элита страны, то есть две или три тысячи человек, которые считали, что ведут за собой Англию на том лишь основании, что каждую неделю они отправлялись на уик-энд в аристократические дома, разделилась на два лагеря? Лагерь принца Уэльского состоял из кутил, знатоков вин, сигар, лошадей и женщин, опытных финансистов и дипломатов-космополитов; в лагерь Ч. Б., который называли «Души», входили несколько очень образованных государственных мужей, читавших греческих и латинских классиков, несколько эстетствующих писателей, а также женщины — молодые и старые, с поэтическим и философским складом ума. В лагере принца, который иногда называли «Тела», правила телесная и мимолетная любовь; в лагере Ч. Б. — любовь платоническая, мистическая и постоянная. По самой своей природе Сибил и в особенности ее муж герцог принадлежали к лагерю принца; Харольд Уикс, в силу разнообразия своих талантов, колебался на границе между двумя группировками. Культура и некоторое беспокойство духа сближали его с «Душами»; живой интерес к женщинам привлекал его к миру, где они были более доступны. Связь с герцогиней окончательно привела его в лагерь плоти, что могло бы немного огорчить его патрона Ч. Б., если бы тот не считал грусть чувством, недостойным философа.

— Но если память мне не изменяет, «Души» раздражали герцогиню. Я слышал, как она говорила: «Такое облегчение найти кого-то, кто не говорит только о погоде и лошадях», а также: «Люблю глупых людей, и они, как правило, любят меня».

— Ваша память вам не изменяет… Вот только когда Сибил оказывалась среди «Душ», она умела вникать в любую мелочь, как самая настоящая «Душа». И ведь сумела же она на протяжении лет сохранить за собой Харольда. Каким образом? Помню, как однажды я оказалась свидетельницей разговора между Ч. Б. и Синтией, леди Ромфри — она была «Душой», причем одной из самых высокопоставленных в их тайном сообществе. Дело было в Уорфилде, весной, в сени буковых зарослей. «В том, что Сибил захотела Харольда, — говорила Синтия, — нет ничего неожиданного. Но удивительно, что он попался на удочку. Другие мужчины могли бы купиться на титул, остатки (и немалые!) былой красоты, пасторальное и аристократическое очарование Уорфилда или же были бы счастливы возможности опереться в своей карьере на человека масштаба Стаффорда. Но Харольда с колыбели окружали сплошные баронессы; а с его талантами он вполне мог сам позаботиться о себе». « Му dear, — ответил Ч. Б., вытягивая свои длинные ноги, — чем больше изучаешь поведение людей, тем более сложным оно представляется. Сибил неизмеримо мельче нашего Харольда, но она забавная. Кто знает, может быть, для того чтобы примириться с самим собой, нашему другу нужно именно развлечься. Я хорошо знаю этого молодого человека. Он весь состоит из противоречий. Политика убила в нем поэта, а поэты умирают долго. Философия заронила сомнение в его англо-католическое сердце. Пустословие Сибил заглушает этот опасный диалог. Добавьте к этому, что она невероятно облегчает ему жизнь. Почему она так настаивала, чтобы я приехал на этот уик-энд? Потому что Харольд нуждался в длительной беседе со мной… Он ее получил… Почему завтра ожидают Камбона? Потому что Харольд готовится к докладу по Африке и ему нужно узнать позицию Франции… Все это великолепно организовано. Он хорошо себя чувствует». «Отличные доводы, Ч. Б., — сказала Синтия, — но доводы — это не то, что руководит любовью. Если завтра появится молодая женщина… А разве их мало появилось за шесть лет? К тому же Сибил на пять лет старше… Как-то вечером, у меня дома, Харольд долго разговаривал с Селией Нортон. Если бы он решил жениться, ему нужна была бы именно такая женщина… А Харольд должен жениться. Если когда-нибудь на свете существовал истинный избранник Судьбы, это именно он… К тому же министру, и тем более будущему премьер-министру, нужен свой дом, жена… Вы не женаты, Ч. Б., это я помню, но вы — святой. Харольд слишком уязвим, чтобы справиться с одиночеством. Сибил продержится еще в лучшем случае четыре года, ну, пять лет. А потом… Стареющая женщина, цепляющаяся за мужчину, не красит ни себя, ни его… Я-то знаю». Ч. Б. насмешливо и нежно посмотрел на нее и сказал…

— Но в то время герцогиня была вовсе не старой… Сколько ей могло быть? Лет сорок?

— Немного больше, к тому же вы рассуждаете с позиций нашего века. В прошлом веке люди старели.

— Я сам был тогда очень молод, и я считал ее очень красивой. Но расскажите про Селию Нортон. Думаю, она сыграла какую-то роль в вашей истории.

— Вы очень проницательны!.. Да, важную роль… но все же не столь важную, как вам сейчас кажется.

— Хватит загадок, рассказывайте! Кто была эта Селия Нортон?

— Вы много раз с ней встречались.

— Разве?

— Да, только тогда ее звали леди Бреннан.

— Как? Восхитительная леди Бреннан, такая серьезная и трогательная?

— Вот именно, а в молодости она была еще более восхитительная… Божественная… это слово обесценилось, но у нее была походка богини… Белая, как магнолия… Серые глаза с лиловыми крапинками… Нежное, проникновенное очарование… Невероятно умная и при этом без тени педантизма… Мы с ней ровесницы, я помню ее дебют… Все мужчины были от нее без ума; она, казалось, не замечала этого и сохраняла облик Дианы, в которой все же чувствовалась Минерва.