Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы

Как я и думала, они почти разорены. Жизель знает, что мать мечтает выдать ее за одного из соседей, очень богатого, но ему больше сорока лет. А Жизель скорее покончит с собой, чем согласится на этот брак. Сегодня утром она подарила мне книгу («Портрет Дориана Грея») и написала на форзаце: «Моей первой, моей второй, моей единственной».

30 октября

Поскольку мы оказались во главе списка на французском — Жизель первой, а я второй, — месье Гардон вчера повез нас в «Комеди Франсез». На школьном автобусе мы втроем добрались до Гарша и там сели на поезд. Мадам Гардон с нами не поехала, слава Богу! Он гораздо приятнее, когда ее нет. Она постоянно дает ему почувствовать, что происходит из семьи дю Ронсере.

— Да кто такие эти Ронсере? — спросила Жизель.

Мы смотрели «Эсфирь». Этим девушкам из школы Сен-Сир очень повезло, что такой великий поэт писал для них трагедии.

— Это ему, — сказала Жизель, — было очень приятно, что его пьесу репетируют красивые молодые девушки.

В фойе во время антрактов было очень много учеников Политехнической школы в мундирах. Как они на нас смотрели! Месье Гардон пыжился от гордости: он купил нам программу и кисленькие конфетки. Безумная расточительность!

3 ноября

В парке туман. Таинственный и меланхолический день. Все начинают готовиться к празднику коллежа (годовщина основания). Гардоны зовут своих друзей, и каждая ученица имеет право на одно приглашение — брата или кузена. У нас будет спектакль (один акт из «Мизантропа»). Жизель, естественно, играет Селимену, а я — Элианту. После этого будет бал. Мы все безумно волнуемся. Еще никогда занятие по танцу не имело такого успеха. Появился новый вальс — бостон, который надо обязательно выучить. Вчера вечером, когда стояла полная луна, Жизель потащила меня в парк. После десяти выходить запрещено, но она обнаружила, что через подвал можно выйти к маленькой дверке, которая всегда открыта.

20 ноября

Великий день. Выходя сегодня утром из спальни, я увидела в коридоре великолепного офицера в небесно-голубом доломане. Большие черные глаза и тонкие усики, едва заметные над губами, — они у него «пурпурные», как пишут в романах. Я так удивилась, что не сумела этого скрыть. Он засмеялся и представился:

— Фабьен дю Ронсере… Племянник вашей директрисы. Она была так мила, что пригласила меня.

Мы обменялись долгим взглядом.

21 ноября

Четыре часа утра. Я едва жива от холода и усталости… Но лечь не могу. Зачем ложиться? Я все равно не засну… Жизель… О, как я боюсь за нее… Но нужно записать все, что произошло. Может быть, это поможет мне успокоиться… С чего начать? Сразу после ужина в столовой, как в обычные дни (но с праздничным меню), мы с Жизель пошли одеваться. Платья с кринолином, довольно низкое декольте — мы были ослепительны. Во дворе раздавался топот множества лошадей. Собирались приглашенные. Я жутко нервничала, сердце колотилось, память отказывала. Как только мы вышли на сцену, уверенность вернулась, а вместе с ней и текст. Надо сказать, что мы имели большой успех… Красивый лейтенант, сидевший в первом ряду рядом с тетушкой, не сводил глаз с Жизель. Я увидела, как он склоняется к мадам Гардон, и угадала вопрос:

— Кто эта красавица?

Ответ скорее всего не был благоприятным: мадам Гардон не любит Жизель.

После пьесы, всех вызовов и комплиментов начался бал. Кавалеров было меньше, чем барышень, и мы немного тревожились. Пригласят ли нас? И будут ли это те мужчины, которым мы понравились? Или нам придется жалким образом танцевать друг с другом? С Жизель все определилось быстро. Фабьен дю Ронсере устремился к ней и заполнил ее блокнот танцами, которые просил оставить за собой. Она разрешила ему с большим удовольствием, но один вальс все-таки отдала Фортунио. А меня заметил молодой латиноамериканский дипломат, довольно симпатичный, брат одной из наших чилиек. Он не отпускал меня весь вечер. С ним или с другими я не пропустила ни одного танца и потеряла из виду Жизель. Около полуночи началась гроза, но оркестр заглушал удары грома. В два часа месье Гардон хлопнул в ладоши и сказал, что нам пора ложиться. Я попыталась отыскать Жизель, потом, не найдя ее, поднялась в спальню в некоторой тревоге.

Она явилась через десять минут, пылающая огнем, задыхаясь, с блестящими глазами и бросилась мне на шею. Она была так возбуждена, что я испугалась.

— Что с тобой? — спросила я.

— Для меня начинается великое приключение, от которого зависит вся моя жизнь, — ответила она.

— Великое приключение?

— Величайшее из всех, — сказала она. — Любовь.

— Что ты несешь?

— Послушай, Эмилия… Ты видела, как Фабьен дю Ронсере увлек меня в сад…

— В сад? Нет, не видела. Зачем же в сад в такую погоду?

— Между двумя танцами… Нам было очень жарко. Вальсируя, он ухаживал за мной. Наконец мы вышли. И там, в тополиной аллее, которая, как ты знаешь, ведет в оранжерею, он сказал мне:

— Я думал, что влюблен во всех женщин и ни в одну из них. Я равнодушно менял их. Солдат нигде не задерживается. И вдруг сегодня вечером я понял, что не смогу жить без вас. Вы та, о которой я мечтал, не веря, что это возможно, вы — воплощение красоты, ума и грации. Впервые я сознаю, что три слова «я люблю вас» имеют смысл… Глубокий и необычный смысл.

Она повторяла эти фразы с таким пылом, что я решила успокоить ее.

— Все мужчины говорят нечто подобное.

— Неправда, — воскликнула Жизель, — и они говорят это не так, как он… В тот момент мы услышали первые громыхания грозы, и на землю упали первые крупные капли. «Ваше платье!» — вскричал он и повлек меня к оранжерее. Там есть скамейка, рядом с пальмами, помнишь? Мы сели, он обхватил меня за талию и попытался поцеловать.

— О, Жизель!

— Что такое? Почему ты говоришь: «О, Жизель»? Разве не естественно, что мужчина и женщина целуются?

— Конечно, но ты так молода… И ты совсем не знаешь его.

— Ты заблуждаешься… Мужчину лучше узнаешь через час любви, чем после года равнодушия… К тому же он скоро женится на мне.

— Он попросил твоей руки?

— Да, но он должен получить разрешение родных и начальства…

— Начальства? При чем здесь его начальство?

— Так делается в армии… В конце концов, увидев, что все разъезжаются, он сказал мне, что ночует в коллеже, в комнате для гостей, рядом с нашей, и попросил меня прийти к нему и продолжить нашу беседу.

— Жизель! — вскрикнула я. — Ты же не сделаешь этого? Ты хочешь этого? Ах, ты сошла с ума!

— Я тоже начала с того, что сказала ему: «Вы сошли с ума!» — ответила Жизель. — Это невозможно… В моей спальне есть другая ученица, да и вообще… «Дождитесь, — сказал он, — пока ваша подруга заснет. Или объясните ей… Вы ведь друзья с ней? Значит, она обладает вашим умом и вашим мужеством… Что в этом плохого? Вы же не подозреваете меня в том, что я способен злоупотребить вашей юностью, да еще в доме, куда приглашен родственницей? Нет, я просто хочу продолжить вечер, самый восхитительный вечер в моей жизни… Такой случай нам больше не представится вплоть до дня, когда вы позволите мне соединить наши судьбы более тесными узами… Вы увидите, как приятно вглядываться в ночное небо, разговаривая с самым нежным из друзей». Я подумала, что он прав, и обещала.