Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы

— Вы загубили мою карьеру.

— Но всего любопытнее, — заметил Бельтара, — что Шалон был совершенно прав.

— А вы знаете, Бертран, кто мне позвонил сегодня утром?

— Ну откуда ж мне это знать?

— Вам могла бы подсказать интуиция… Это одна женщина, которую вы очень любили.

— Разве в мире есть женщина, кроме вас, которую я очень любил?

— Как вы неблагодарны, Бертран!.. А Беатриса?

— Какая Беатриса?

— Какая Беатриса?.. Вы восхитительно играете комедию… Разве вы уже не помните Беатрису де Солж?

— А!.. Эта Беатриса!.. Я думал, она в Китае, в Японии, бог знает где… Разве она не путешествует по миру?

— Путешествует… И вчера вечером приплыла в Гавр.

— И какого черта она позвонила вам ни свет ни заря?

— Чтобы поддержать связь… После долгого отсутствия она хочет повидаться со своими друзьями; это естественно.

— Я не знал, что мы были ее друзьями.

— Бертран!.. Когда я думаю, что чуть не покинула вас из-за этой женщины… Да-да!.. Я говорила себе: «Если он не дорожит мною, если ему нужна другая, зачем тебе цепляться? Детей у нас нет… Наверное, я должна исчезнуть…» Я даже встретилась со своим другом Лансером, чтобы спросить у него, как можно развестись тихо, без огласки… Лансер выслушал исповедь о моих бедах и посоветовал мне набраться терпения… Да и мне самой жертва показалась чрезмерной… И я осталась.

— К счастью.

— Да, к счастью… Но кто мог предвидеть, дорогой, что ваше выздоровление наступит так скоро?.. Однако разве вы забыли, что десять лет назад вы часу не могли прожить вдали от Беатрисы, что вы каждый день с нетерпением ждали ее звонка по телефону, что по одному ее слову вы отменяли самые важные встречи, нарушали самые клятвенные обещания?.. Ах, эти утренние звонки… Я и сейчас еще слышу их… Каждый раз от них у меня колотилось сердце… А Амели, если вы в это время находились в моей спальне, заговорщицким и неестественным голосом говорила вам: « Спрашивают мсье…» А вы в свою очередь принимали смущенный, простодушно наивный вид… Это было ужасно.

— Главное, это должно было выглядеть очень смешно…

— Наверное… Но я была слишком несчастна, чтобы увидеть в этом комическую сторону ситуации… Вспомните сами, Бертран… Ничто в мире вас уже больше не интересовало, Беатриса, только Беатриса… Если ее имя проскальзывало в каком-нибудь разговоре, ваше лицо мигом преображалось… И видеть это было одновременно и трогательно, и горестно… Вы любили тех, кто был знаком с нею, вы любили вещи, которые любила она… Я заметила, что вы, самый рассудительный и менее всего суеверный из людей, вдруг заинтересовались факирами, прорицателями, магами… Вы таскались с ней по каким-то сомнительным местам… Вы, который всегда запрещал мне иметь в доме животных, часами ходили, выбирая для подарка ей какую-нибудь персидскую кошку, которую ей вздумалось заиметь… Она могла кликнуть вас, как собачку…

— Вы преувеличиваете…

— Я не преувеличиваю… Из-за ее капризов вы по три раза в день меняли свои планы… Наш отпуск зависел от ее желаний… Вы притащили меня на самый север, меня, которая больше смерти боится холода, потому что Беатриса уехала в Норвегию на пароходе Джеймсов, и вы надеялись при заходе его в порт встретиться с ней… Сколько слез пролила я во время этой поездки… Я была закоченевшая, больная, отчаявшаяся… А вы этого даже не заметили… О чем вы думаете?

— Пытаюсь вспомнить, что я в то время чувствовал… Не буду отрицать, я тогда был без ума от этой женщины… И, право, теперь спрашиваю себя, отчего?

— Не кривите душей, Бертран; она была очаровательна… Да и сейчас еще такая же…

— Тысячи женщин в Париже более красивы…

— Возможно… Но она была как никто почти по-детски прелестна… И очень умна.

— Вы думаете?

— Это вы мне внушили, Бертран.

— Я был справедлив в своем суждении?.. Когда я вижу ее сейчас, то не знаю, что ей сказать… Мне кажется, у нее есть десяток банальных фраз для меня и несколько историй для Сальвиати… Это раздражает.

— А вы помните, Бертран, тот день, когда Годен оперировал ее? На вас лица не было от страха… Мне даже жалко вас было… В то утро я постаралась быть выше обид: я сама три раза звонила на улицу Пиккини, справлялась о новостях… Она чувствовала себя нормально, и я принесла вам эту весть со словами: «Не тревожьтесь, дорогой!.. Это не очень серьезно».

— А я уже и забыл…

— Какая жалость!.. Это был мой самый благородный поступок в жизни, а он даже не запечатлелся в вашей памяти… Скажите мне, дорогой… а что вы хотели застрелиться, когда она сбежала с Сальвиати, вы тоже забыли?

— Если я этого не сделал, выходит, не так уж и хотел.

— Но вы подумывали об этом… Вы даже начали писать письмо, чтобы объяснить мне свое решение… Как-то, разбирая бумаги, вы дали его мне… Хотите взглянуть на него?

— Конечно, нет.

— Нет, нет… Вы его увидите… Послушайте хотя бы это: «Дорогая моя малышка, я знаю, что причиню вам ужасную боль. Прошу вас, простите меня. У меня нет больше мужества жить. Но перед тем, как задернуть занавес, я хочу объяснить вам то, чего вы, наверное, не поняли. Мне кажется, что я смягчу ваше горе, показав, что наше супружество всегда было далеким от того, что вы представляли себе…»

— Изабель, мне тяжело слушать это.

— А вы думаете, мне приятно было это читать?.. «Разгадка моего поведения, которое так часто должно было бы казаться вам странным, таилась в том, что, когда мы с вами встретились, я уже любил Беатрису де Солж. Почему я тогда домогался вас, очаровывал, почему женился? Потому что сама Беатриса только что вышла замуж, потому что я надеялся ее забыть, потому что в вас я находил нежность, которой она никогда не давала мне, наконец, потому, что мужчина — создание сложное, и я совершенно искренне верил…»

— Хватит, Изабель… Сожгите это письмо.

— Никогда ничего не жгу… Впрочем, это очень полезное письмо… полезное для нас обоих… чтобы пощадить вас, я пропущу две страницы, но вот это послушайте: «Вашей колоссальной ошибкой, Изабель (ведь в этой прискорбной истории есть доля и вашей вины), вашей самой большой ошибкой был ваш неразумный визит к Беатрисе, чтобы умолить ее разочаровать меня и вернуть вам мужа. В тот день, бедняжка моя Изабель, вы слишком преуспели. Вы вызвали у женщины, в глубине души очень доброй, угрызения совести. Вы отдалили ее от меня, но тем самым отдалили меня и от себя… После вашего визита, Изабель (визита, о котором я долгое время не знал, но догадывался по многим приметам), я почувствовал, что Беатриса избегает меня, что она переметнулась к Сальвиати. Вот из-за этого я собираюсь уйти из жизни».

— О, какой театральный и неприятный тон!..