Шарль де Костер - Фламандские легенды

Студенческие годы Шарля Де Костера были богаты новыми встречами и дружескими связями. Через Фелисьена Ропса, своего будущего иллюстратора, вступившего в 1851 г. в «Общество весельчаков», Де Костер сблизился с кругом художников, из которых вышли затем крупные деятели бельгийской культуры. Особенно тесная дружба связывала его с художником Адольфом Дилленсом и скульптором Шарлем Самюэлем. Веселой гурьбой вместе ездили за город, устраивали пикники, ели блины, пили пиво в дешевых кабачках, о которых с таким смаком рассказал Де Костер во «Фламандских легендах» и в «Легенде об Уленшпигеле», наблюдали, как веселится народ. «Мы приехали и стали держать между собою совет: что будем делать? – писал Шарль Де Костер Элизе из Гента, куда он попал в карнавальную ночь уже по окончании университета вместе с Дилленсом и другими художниками. – Смотреть на народ, только на народ. Буржуа повсюду одинаков. Итак, будем смотреть на народ!» (№ 146, стр. 203). [63]

Помимо «Общества весельчаков» (из которого он вышел в 1853 г.) Де Костер посещал студенческий литературный кружок «Лотокло». Пытаясь заработать на «жизнь, он выступал под разными псевдонимами с маленькими рассказами, сказками, стихами и заметками в газетах и журналах – иногда в журнальчиках-однодневках, написанных от руки, – эфемерных изданьицах, которые возникали так же внезапно, как исчезали. Не все напечатанное Де Костером в ту пору собрано: кое-что затерялось в периодической прессе. [64]Правда, он больше писал, чем печатал. Всегда недовольный собой он уничтожал большую часть написанного им.

В последние годы учения в университете Де Костер принялся писать александрийским стихом пятиактную историческую драму «Кресценций», которой придавал большое значение. Примечателен выбор героя-тираноборца. Кресценций, римский патриот, выступивший в X в. против германского владычества в Италии, пытался установить на родине республику, но был обезглавлен германским императором Оттоном III. В этот исторический сюжет Де Костер ввел легендарную фигуру жены Кресценция, Стефании, героически отомстившей императору за гибель своего мужа. Занятый подготовкой к дипломным экзаменам, Де Костер забросил работу над «Кресценцием». Лишь незадолго до своей кончины он возвратился к любимому детищу своей молодости и попытался переделать драму, дав ей новое название «Стефания». [65]

В 1851 г., когда Де Костер был студентом первого курса, он встретил Элизу Спрёйт. Ей было девятнадцать лет, ему – двадцать четыре. Под впечатлением этой встречи он написал в том же году стихотворение «Love» [66]и романтическую повесть «Силуэт влюбленного», в которой под именами Рене и Люси вывел себя и Элизу. Любовь к Элизе оставила глубокий след в его жизни и творчестве. «Нет у меня произведения, где бы я не набросал твой портрет», – писал он ей позднее (№ 67, стр. 142). Через несколько лет после того, как они расстались, он запечатлел черты Элизы, бывшей для него воплощением женской прелести и обаяния, в образа нежной Неле, подруги Тиля Уленшпигеля.

Отец Элизы – чиновник, занимавший видный пост секретаря брюссельского торгового суда, – не мог быть доволен поклонником дочери, не имевшим ни состояния, ни положения в обществе. Молодые люди вынуждены были видеться тайком. Но они часто писали друг другу. Письма к Элизе читаются, как лирическая повесть о возвышенной любви, обреченной на страдания и неудачу. В этих письмах – единственных, сохранившихся из переписки Шарля Де Костера, – отчетливо виден образ человека с восторженной и мечтательной душой, но с твердою волей и ясно осознанной жизненной целью.

Переписка между Де Костером и Элизой длилась восемь лет (1851–1858), пока длился их роман. Это были годы формирования писателя, годы подготовки его первой книги, когда, расставаясь со своими юношескими вдохновениями, он освобождался от чужих влияний, от многословия, риторичности, романтических штампов. «Я из тех, кто умеет ждать. Здесь не знают, как долго должен трудиться тот, кто хочет переделать весь свой способ мышления, кто стремится выйти на хорошую, верную, настоящую дорогу, избавиться от подражания, быть самобытным наконец!» – писал он Элизе перед выходом «Фламандских легенд» (№ 109, стр. 173–174).

Шарль Де Костер посвящал ее в свои писательские планы и замыслы, спрашивал, какого она мнения о его работах, восхищался благотворным влиянием любви на его талант: «Когда ты сравнишь написанное мною раньше с тем, что я скоро дам тебе прочитать, ты увидишь, как за это время развился мой ум. Я чувствую сейчас, что моя жизнь стала глубже. Моя мысль стала шире…» (№ 2, стр. 90–91).

В письмах Де Костера постоянно звучали отголоски его чтений. Он делился с Элизой своими суждениями о литературе, порой противореча себе, но всегда с полнейшей свободой и непринужденностью. Он не жаловал поэтов французского классицизма XVII в.: о Корнеле и Расине говорил, что они «влезли на высокие ходули» (№ 28, стр. 113), а Буало обозвал «бессердечным кретином». [67]Исключение он делал только для Мольера: «Единственный человек, которого я люблю во Франции, – уверял он Элизу в том же письме – это Мольер. И это все. Остальных я изучаю». Однако такое решительное заявление вовсе не значило, что Де Костер не любил других французских писателей. По свидетельству Й. Хансе, в других письмах он находил слова уважения для Мюссе, A. Kappa, Бальзака, Поля-Луи Курье, Монтэня и Рабле. [68]Особенно высоко Де Костер ставил Гюго. Много лет спустя он писал в журнале «Précurseur»: «Гюго – гениальный человек. Я им восхищаюсь и люблю его со всеми его странными причудами». [69]

Не менее горячо, чем Гюго, Де Костер почитал Жорж Санд. Она была ему особенно близка, и он часто упоминает ее имя в своих письмах. Он советует Элизе прочитать «Жанну» – «один из самых прелестных романов Жорж Санд» (№ 25, стр. 110). По поводу какого-то романа, который его привел в раздражение, потому что в нем дурно говорится о женщинах, он пишет: «Только одна Жорж Санд хорошо говорит о них, хоть и слишком многословно» (№ 38, стр. 119). Отзвуки проповеди Жорж Санд слышались и в тех письмах Де Костера, в которых он рисовал своей подруге счастливые картины их будущей семейной жизни: «Я никогда не буду твоим супругам, иначе говоря, не буду твоим господином, грубым животным, деспотом. Я буду твоим возлюбленным, братом, отцом – всеми вместе» (№ 30, стр. 114–115).

Де Костер очень любил Шиллера и Гофмана. И даже, когда он писал о своей любви к ним, он не забывал подчеркнуть, что Жорж Санд ему не менее дорога. «Знаешь, что я хочу тебе сказать: я питаю страсть к немецким писателям и к Жорж Санд». [70]Особенной притягательной силой обладал для него демократизм французской писательницы. Он ссылается на такие романы Жорж Санд, как «Орас», «Странствующий подмастерье», «Грех г-на Антуана», чтобы найти подтверждение своим собственным демократическим симпатиям: «Прочитав эти романы, светские люди говорят: «О, Жорж Санд идеализирует рабочих, они совсем не такие!» Ну и пусть говорят. Ведь ошибаются они, а не Жорж Санд. Одна она права. Если хотят еще отыскать душевный жар, энтузиазм, молодость, силу, то лишь в людях с мозолистыми руками и одетых в рабочие блузы» (№ 64, стр. 139).