Шарль де Костер - Фламандские легенды

Иногда Де Костер отчитывался перед Элизой, как он провел день, как трудился вечером. «Сегодня вечером я опять пересматривал первые 80 страниц «Галевина»… Есть еще длинноты» (№ 115, стр. 178) Трудиться для него было страстной потребностью. Тщательно работая над своими произведениями, он не уставал их поправлять, шлифовать, искать нужное слово. Он бывал к себе беспощаден: «Вчера вечеров меня немного лихорадило. Что за беда! Если так нужно, я согласен заболеть, лишь бы удалась моя вещь. Вылечиться успею потом. Завтра, а может быть и послезавтра я должен еще поработать над «Галевином». Сегодня вечером я не был достаточно строг к себе: позволил себе поддаться волнению даже до слез. Словно я читал что-то чужое. Завтра надо быть холоднее. Я должен стать грозным судией себе самому» (№ 116, стр. 178).

В письмах Де Костера проявилась его сложная, на первый взгляд противоречивая, но удивительно цельная натура. Он открывался Элизе в неожиданной особенности своего душевного склада. Этот человек, так любивший юмор и шутку, создавший одного из самых веселых в мировой литературе героев, был меланхоликом. «В глубине моей души таится вечная грусть. Я от природы грустен» (№ 145, стр. 201). Больше того. «Я не так сильно люблю тебя, когда я весел», – признавался он Элизе (№ 29, стр. 113–114). В литературе о Де Костере эту черту его характера объясняют обычно его неприкаянной, неустроенной жизнью. «Неудачи и вечные лишения наложили отпечаток горечи на душу Костера и придали меланхолический оттенок его произведениям», – писала в своей статье «Старшие и одинокие в новой бельгийской литературе» М. В. Веселовская, принадлежавшая к числу тех немногих русских критиков, которые еще до революции познакомили русских читателей с Шарлем Де Костером. [71]Однако такое объяснение верно лишь отчасти. В ту пору, когда Де Костер переписывался с Элизой, он был полон нерастраченных сил и молодой веры в будущее. Он писал, путешествовал, увлекался историей, был окружен друзьями, пламенно любил. И все-таки: «Иногда в разгар веселья мне хочется плакать, – пишет он Элизе. – Как часто я ловлю себя на том, что, находясь в кругу друзей, я становлюсь молчаливым, а если и произношу изредка что-нибудь, то глупость» (№ 37, стр. 118–119).

Вечная грусть, владевшая Де Костером, была грустью человека, который любит жизнь, мечтает, чтобы она была прекрасна, и томится сознанием ее несовершенства. Повседневная действительность его ужасает: «Все плоское, вульгарное, пошлое не только задевает меня, но причиняет страдания» (№ 37, стр. 118). Глубокие размышления рождают грусть, – так думает Шарль Де Костер, и он горько сетует на обостренную силу своей аналитической мысли: «Какое это несчастье – слишком много думать, какое большое несчастье! Всегда стремиться проникнуть в сущность вещей, анализировать характеры, подобно хирургу, вскрывающему труп. Ах, блаженны те, кто не думают!» (№ 66, стр. 141).

Шарль Де Костер мечтал, чтобы Элиза поверяла ему все свои мысли и чувства, мечтал жить жизнью ее души» Но они были слишком разные люди. Она требовала, чтобы он был веселее. «Я постараюсь выполнить твое приказание, я всегда буду веселым», – писал он ей (№ 104, стр. 170), но хотел, чтобы она была более серьезной. Очевидно Элиза не до конца понимала его. Попеременно с восторгами и упованиями в его письмах звучат тоскливые жалобы и упреки Между ними происходили размолвки, иногда даже крупные ссоры. По поводу одной такой ссоры Феликс Тейес, товарищ Де Костера по университету, написал Элизе письмо, в котором дал своему другу удивительно проницательную характеристику. [72]

«У Шарля добрый благородный характер, у него сильная натура, способная понимать и совершать прекрасные и великие поступки. Но ему не хватает некоторых маленьких буржуазных добродетелей. На них в нашем возрасте обращают мало внимания, однако они являются прочной порукой благоразумия. Шарль не живет согласно общепринятым правилам: в иных случаях слишком подчиняется своей фантазии, в других – впечатлениям минуты; он мало понимает в практической жизни, порывы воображения увлекают его за пределы реального и возможного, и тогда зачастую он создает себе муки, от которых сам же страдает!» [73]

И дальше в том же письме Феликс Тейес заключает: «Сердечное спокойствие, без которого нет настоящего счастья, способны дать ему лишь вы, мадемуазель!.. Будьте же для Шарля не только обожаемой женщиной, будьте для него Музой, которая вдохновляет, ангелом, который советует и поддерживает…» [74]

Элиза иногда переписывала его рукописи, но очевидно не очень интересовалась его творчеством. «Смотри, я рассержусь на тебя! Почему ты не говоришь мне, что ты думаешь о моей легенде? – с обидой спрашивал он, дав прочитать ей «Братство Толстой морды». – Нравится ли она тебе? скажи. Если не нравится, тоже скажи…» (№ 101, стр. 167). В конце письма он вновь обращается к этой же теме. «Я не жалуюсь и не упрекаю тебя, но я ожидал от тебя меньше равнодушия и больше откровенности» (стр. 167–168). Когда же «Фламандские легенды» вышли отдельным сборником, он с еще большей душевной болью писал ей: «Книга, которую я вам передал, – самое светлое и радостное отражение моей любви к вам. Так в каком же уголке вашего сознания она дремлет сном забвения?» [75]

В конце концов наступила развязка. Поэтическая любовь кончилась разрывом. Они расстались, обливаясь слезами. Предполагают, что главной причиной разрыва было несогласие отца Элизы на ее брак с Де Костером. Элиза через двенадцать лет умерла от чахотки, а Де Костер всю жизнь ее помнил и о ней тосковал.

В 1855 г. Шарль Де Костер кончил университет со званием кандидата литературы и философии. Университетский диплом давал ему право работать учителем в школе. Но он не чувствовал склонности к педагогике. «Неужто я буду забивать головы ни в чем неповинным детям латынью и греческим», – писал он Элизе (№ 72, стр. 145).

Однако рассчитывать на свое перо в тогдашней Бельгии, где литературой мало интересовались, было трудно. Работа в журналах очень плохо или почти совсем не оплачивалась. В конце концов Де Костер вынужден был обратиться к своему крестному отцу. Архиепископ при содействии своей сестры нашел для него выгодную должность коммивояжера французской фирмы, занимавшейся экспортом вин. Но упрямец-крестник, в свое время отказавшийся от духовной карьеры, и на этот раз воспротивился воле архиепископа. «Я не хочу кончать подобным образом», – так объяснял он Элизе свой отказ от обещанного благополучия (№ 97, стр. 166). После этого ни архиепископ, ни его сестра больше не вмешивались в жизнь Де Костера. «Как хорошо, как прекрасно, когда человек горд и свободен, даже если он остается бедняком», – этими словами он как бы определил и свой собственный жизненный путь (№ 138, стр. 194).