Шодерло Лакло - Опасные связи. Зима красоты

По улицам расхаживали ватаги солдат, патрулировавших город; они и не думали скрываться или понижать голос, так что Изабель всякий раз успевала спрятаться за штабелем досок, за изгородью, под навесом. Длинные висячие сосульки дребезжали и звенели под ветром, словно праздничные бубенцы.

Под звуки ленивого шарканья солдатских сапог она размышляла в своем укрытии: война питается плотью и переплетает жизненные воспоминания; ни один мужчина не способен устоять перед тем неодолимым зовом, который страх гибели пробуждает в мужских чреслах. Вряд ли Пишегрю отличается от других, — на это-то она и рассчитывала. И, как всегда, не обманывая себя, признавала, что и ее не миновало смятение, что и ее кровь бурлит.

Низенький портовый домик мирно дремал в темноте. Ну что ж, по крайней мере, знаешь, чего держаться: видно, эти вояки предпочитают богатые кварталы Верхнего города. Единственный часовой лениво прохаживался перед дверью, сутулясь не то от дремы, не то от стужи.

Во втором этаже горел неяркий колеблющийся свет. В окне то и дело мелькала тень человека: склоненная голова, руки за спиной. Это был не Эктор, в такое время Эктор, верно, надувается где-нибудь пивом и злобой, а то еще елозит по чьей-нибудь покорной спине, мало заботясь о том, кому она принадлежит.

Изабель пробралась в задний дворик, прислушалась, вгляделась. Снег был чист, здесь никто не проходил, но это еще ни о чем не говорило. Она подошла к двери. Ключ по-прежнему висел на притолоке, там, где Хендрикье обычно прятала его. В кухонном очаге никто не поддерживал огонь, здесь стоял ледяной холод.

Изабель вошла, заперла за собою дверь. Она радовалась своему открытию: значит, в доме никого — никого, кроме этого молодца наверху, что с громким топотом расхаживает перед камином. Это Пишегрю, именно он, или я совсем не разбираюсь в мужчинах.

Она кралась по комнатам, сторожко замирая на каждом пороге. Вещи были не тронуты, даже пяльцы Аннеке, на которых та с утра до вечера вышивала рубашечки и воротнички для Коллена, наряжая его, как младенца Иисуса, по-прежнему лежали на топорном секретере «Конторы».

Изабель нагнулась к пятнистому зеркальцу, вгляделась в свое лицо. Да, ее губы слишком красивы, чтобы так долго оставаться нецелованными. Она поправила волосы, непокорно вьющиеся с тех пор, как их больше не осыпали пудрой, развязала узел шали на груди. Голова и шея, выступавшая из черного шерстяного платья, выглядели в этой загадочной полутьме весьма аристократически, — во всяком случае, совсем не по-республикански. Эта мысль вызвала у нее усмешку.

Подойдя к клавесину, она принялась играть стоя. Нужно заставить его услышать и поскорее спуститься вниз, она уже озябла от промозглой сырости.

Шаги наверху замерли. Изабель продолжала играть, тихонько, почти речитативом напевая:

Да, это был он, Пишегрю.

Он держал в руке наспех зажженный, дымящий факел, он глядел на нее с враждебным удивлением, недоверчиво и жестко, но за этой чисто военной повадкой крылся обыкновенный, вполне прозаический вопрос, вопрос о нем и о ней. Все в порядке, он не станет звать часового.

— Мои люди ищут вас.

— Вот потому-то я здесь.

— Это что, легкомыслие?

— О нет, генерал, простой расчет!

И оба усмехнулись, каждый своей мысли. У Пишегрю были бледно-голубые глаза с расширенными зрачками. Он не отличался красотой — слишком был грузен для этого, но не жирен, а мускулист, и ноги крепкие, «железные»… Этот церемониться не станет.

— Что вам даст мой арест? Вы хотите заплатить мною Эктору?

— Кто такой Эктор?

— Молодчик со шрамом на физиономии, вечно в подпитии. Не знаю, каким именем он назвался вам.

— Вервиль.

Изабель рассмеялась: вот это да! И что же он наговорил вам обо мне?

— Что вы опасны, что вы враг.

— Враг — кому? Республике?

— Его друзьям.

— Так я и думала.

Изабель покачала головой.

— Ваш Вервиль зовется Эктором, маркизом де Мертей. Я его мачеха; он преследует меня уже много лет. Хочет отобрать то, что принадлежит мне по праву брака с его отцом, — он считает это своим имуществом. Что до Вервиля, то это название имения и замка. Он там родился. Но только его отец продал Вервиль моему — за меня. Эктор спалил тамошние фермы вместе с людьми. Он — безумец, лишенный человеческих чувств, жалости, обыкновенного здравого смысла. Им руководят лишь хитрость и алчность, он заботится только о себе; он водит вас за нос, генерал.

И Изабель передернулась.

— Он вам так противен?

Подняв факел, Пишегрю внимательно вглядывался в нее.

— О нет, просто мне холодно.

Пишегрю повернулся и вставил свой факел в кольцо на стене.

— Нынче утром я впал в ярость и уступил первому порыву. Я слишком легко уступаю первым порывам, знаю это за собой. Там, в Верхнем городе, они сейчас разоряют ваш дом. Теперь я сожалею об этом — не столько из-за вас самой… просто жаль красивой мебели, красивых вещей. Глупо было сжигать их.

Присев на корточки перед очагом, Изабель пыталась вздуть огонь. Скоро в комнате слегка потеплело; хотя здесь и летом-то бывает холодно, пояснила она.

— Теперь вы еще более опасны.

— Из-за того, что мне известно?

— Не только.

Они стояли лицом к лицу; он продолжал: «Вы…»

— …красива, хотели вы сказать? Полноте, генерал! Я ведь не из тех девиц, которых насилуют, задрав им юбку на голову, чтобы не видеть их безобразия.

Пишегрю поморщился.

— И потом, что это меняет? Вам незачем опасаться меня, я пришла лишь для того, чтобы предупредить вас: Эктор ведет двойную игру, он всегда был двуличным, в этом и состоит его хитроумие. Не знаю, вправду ли он способен служить посредником между вами и своими «друзьями», — может быть, да, а может, нет. Но в одном я уверена: он делает это из-за денег. А сможете ли вы заплатить ему? Сомневаюсь. Революция нашла казну пустой, вот почему она не скупится на щедрые посулы. Я полагаю, вам это хорошо известно.

Пишегрю сжал зубы: плачу не я, а… другая сторона. Изабель насмешливо и нетерпеливо отмахнулась: ну вот, еще один тугодум! Что, по-вашему, выгоднее: когда платят обе стороны или только одна? И если вы не отдадите меня в его руки, он не получит того, на что рассчитывал, и потребует другого возмещения убытков, а вам больше нечего ему предложить. Нет уж, меня увольте, генерал!

Пишегрю набычился, зло взглянул на нее: стало быть, мне достаточно схватить вас и…

Но Изабель засмеялась:

— А ну, попробуйте!

Он шагнул вперед. Изабель мгновенным движением набросила свою шаль на факел и выхватила пистолет из ящика отцовского секретера: ну, зовите солдат, меня арестуют, но прежде вы умрете!