Шодерло Лакло - Опасные связи. Зима красоты

Только с госпожой де Мертей мне легко говорить о моей любви. Может быть, даже с тобой — хотя я тебе все говорю — в живой беседе меня бы это смущало. И с самим Дансени я часто, словно помимо своей воли, ощущала какую-то робость. Я себя за это жестоко корю и все на свете отдала бы за то, чтобы найти минутку, когда я могла бы хоть один раз, один-единственный раз сказать ему, как я его люблю. Господин де Вальмон обещал устроить нам возможность свидеться, если я соглашусь во всем следовать его указаниям. Я готова сделать все, чего он потребует, но не могу понять, как это можно было бы осуществить.

Прощай, милый друг, мне больше не на чем писать [24] Так как мадемуазель де Воланж вскоре после этого нашла себе другую наперсницу, как читателю станет известно из дальнейшей переписки, в этом сборнике он не найдет уже ни одного из тех писем, которые она продолжала писать своей монастырской подруге: эти письма не сообщили бы ему ничего нового. .

Из замка ***, 14 сентября 17…

Либо письмо ваше насмешка, которого я не понял, либо вы писали его, находясь в состоянии пагубного безумия. Если бы я знал вас не так хорошо, прелестный мой друг, то и впрямь очень испугался бы, хотя, что бы вы там ни говорили, я не из пугливых.

Читаю ваше письмо, перечитываю, но это не продвигает меня ни на шаг, ибо понять его в буквальном смысле просто невозможно.

Что же вы все-таки хотели сказать? Только ли, что не стоит тратить таких усилий против столь неопасного врага? Но в данном случае вы, может быть, ошибаетесь. Преван действительно обаятелен — более, чем вы думаете. Он прежде всего обладает весьма выгодным для себя даром привлекать к своей любви внимание ее предмета, так как очень ловко умеет воспользоваться любой беседой — и в узком кругу, и в большом обществе, — чтобы о ней заговорить. Мало таких женщин, которые не попали бы в эту западню и удержались от ответа, ибо все притязают на тонкость ума, и ни одна не захочет упустить случая проявить ее. А вы достаточно хорошо знаете, что женщина, согласившаяся говорить о любви, вскоре кончает тем, что заражается любовью или, по крайней мере, ведет себя так, как если бы была увлечена. Этим способом, который доведен им до подлинного совершенства, он и достигает того, что ему часто удается заставить самих женщин свидетельствовать об их собственном поражении. Говорю так, ибо сам это наблюдал.

Я был осведомлен о его секрете лишь из вторых рук, так как никогда не был близок с Преваном. Но вот однажды мы сидели вшестером, и графиня де П***, считая, что говорит очень тонко, и действительно производя на непосвященных такое впечатление, будто она ведет общий разговор, рассказала нам со всеми подробностями, как она отдалась Превану и все, что между ними произошло. Она говорила с такой уверенностью, что ее не смутила даже улыбка, появившаяся на губах у всех нас одновременно. И я никогда не забуду, как один из нас в виде оправдания прикинулся, будто то, что она говорит, или, вернее, то, что она якобы говорит, вызвало у нас сомнение, а она самым серьезным образом возразила, что уж наверно никто из нас не осведомлен лучше ее, и даже не постеснялась обратиться к Превану и спросить его, ошиблась ли она хоть в чем-либо.

Поэтому я мог считать этого человека опасным для всех. Но разве вам, маркиза, недостаточно того, чтобы он был красив, очень красив, как вы сами говорите, или, чтобы он повел одну из тех атак, которые вам угодно вознаграждать лишь по той единственной причине, что уж очень они были искусны, или чтобы вы нашли забавным отдаться по какому-либо иному случайному поводу, или… да откуда мне знать? Могу ли я угадать тысячи всевозможных причуд, которые царят в голове у женщин и лишь благодаря которым вы все же являетесь представительницей своего пола? Теперь, когда вы предупреждены об опасности, я не сомневаюсь в том, что вы легко убережетесь, но ведь надо же было вас предостеречь. Однако возвращаюсь к своей главной теме: что, собственно, хотели вы сказать?

Если это насмешка над Преваном, то она не только слишком громоздка, но и высмеивать его передо мной не стоит: надо, чтобы он оказался смешным в глазах света, и я вновь обращаюсь к вам с просьбой об этом позаботиться.

Ах, я, кажется, нашел разгадку! Ваше письмо — предсказание не того, как вы поступите на самом деле, а того, на что он будет считать вас готовой в минуту, когда именно его постигнет крах, который вы ему подготовляете. Я, пожалуй, одобрил бы этот план. Он, однако, требует величайшей осмотрительности. Вы не хуже меня знаете, что для общественного мнения иметь любовника или только принимать чьи-то ухаживания — это совершенно одно и то же, если, конечно, мужчина не дурак, а уж Преван-то далеко не таков! Если он добьется хотя бы видимости, то начнет хвастать, а этого будет достаточно. Глупцы поверят, недоброжелатели сделают вид, что поверили. А вы что станете делать? Знаете, я боюсь. Не то чтобы я усомнился в вашей ловкости. Но ведь именно хорошие пловцы и тонут.

Я не считаю себя глупее других. Я находил сотни, тысячи способов обесчестить женщину, но когда задумался над тем, как бы она могла избежать беды, то не мог усмотреть никакой возможности. Даже относительно вас, моя прелестница, ведущей себя с таким безупречным искусством, я очень часто считал, что вы не столько умело играли, сколько вам везло.

Но в конце концов я, быть может, ищу какого-то особого смысла там, где его вовсе и нет. Даже забавно, как это я уже битый час всерьез обсуждаю то, что, наверно, только шутка с вашей стороны. Вы станете надо мной смеяться! Что ж, пусть так. Но торопитесь, и поговорим о другом. О другом! Нет, я ошибаюсь. Всегда об одном и том же: как овладеть женщиной или как ее погубить, а нередко и о том и о другом вместе.

Здесь, как вы вполне правильно заметили, у меня есть возможность проявить себя на обоих поприщах, однако же не с равной легкостью. Предвижу, что с мщением дело пойдет скорее, чем с любовью. Маленькая Воланж сдалась, я за это ручаюсь. Понадобится теперь только подходящий случай, и я берусь ей его предоставить. Но с госпожой де Турвель обстоит иначе. Эта женщина может привести в отчаяние, ее просто не поймешь. У меня сотни доказательств ее любви и вместе с тем тысячи — ее упорства. Я и впрямь опасаюсь, что она от меня ускользнет.

Первое впечатление, произведенное на нее моим возвращением, позволяло надеяться на лучшее. Вы догадываетесь, что я хотел сам обо всем судить и, чтобы наверняка уловить первые же порывы ее души, никого не посылал предупредить о себе и так рассчитал время в пути, чтобы явиться как раз тогда, когда все будут за столом. Я действительно упал с неба, как оперное божество в финале спектакля.