Карл Гьеллеруп - Мельница

Но одновременно с превращением в мрачную башню пыток мельница обрела статус эротического святилища. За распространяемым страшными образами мраком таился блеск неприкрытой женской красоты, а к дрожи, вызванной испугом, примешивалась сладострастная дрожь от представления сего горделивого и греховного тела, которое отдали на растерзание орудиям пытки, — представления, разумеется, смутного и робкого, каковое только и может быть у деревенского парня, чье воспитание не включало в себя лицезрения ни статуй, ни даже красивой плоти, изображенной на картинке. Воображение Йоргена, благодаря которому Лиза некогда предстала перед ним в роли йомфру Метте, в вяло текущие, праздные часы полуденного зноя морочило ему голову разнообразными грезами, от которых сердце его болезненно-сладко сжималось, пульс бешено скакал и дело нередко кончалось слезами, непонятными самому Мельникову подручному; он испытывал лишь удивительную злость ко всему и всем, а также безграничную тоску и сожаление по поводу своего одиночества, но одновременно эти слезы совершенно очевидно вызывали страстное томление по Лизе.

Да, он томился и тосковал — словно Лиза была далеко от него. Так близко, как они очутились друг к другу в темноте людской (в ту ночь, когда умирала мельничиха), им больше побыть не удавалось; можно сказать, это был последний раз, когда они по-настоящему были наедине. Иногда он закрывал глаза, чтобы увидеть причудливые черты ее тогдашнего лица, освещенного снизу спичкой, и если лицо появлялось в его грезах — что бывало отнюдь не всегда, — оно приводило Йоргена в сильнейшее и долго не отпускавшее волнение.

В подобном настроении он и пребывал однажды ввечеру, когда Лиза пришла к нему на размольный этаж с кашей к ужину. Обычно она посылала ее с Ларсом, и это поручение явно было по душе славному малому, ибо свидетельствовало о том, насколько мало Лиза ценит наглого Йоргена. Изредка, впрочем, она относила еду сама, причем не старалась тут же исчезнуть, ее вполне можно было задержать наверху. На этот раз даже не понадобилось прибегать к каким-либо уловкам: запыхавшаяся от жары, она без приглашения села на мешок и устремила взгляд на Йоргена, который прямо-таки оторопел от нежданного счастья. Однако же он быстро обрел привычную рассудительность: выглянув незадолго до прихода Лизы с галереи, он видел, как мельник с Хансом направляются к теще. Это была редкостная удача, и Йорген не собирался упускать ее.

— Перестань таращиться на меня, ешь лучше кашу.

Йорген принялся за еду.

— Это хорошо, что ты можешь иногда присесть, — проговорил он с набитым ртом, — а то хлопочешь день-деньской как заведенная.

— Да, мне тоже кажется, что дел у меня на мельнице хватает, приходится вертеться. Но сегодня я весь вечер свободна… да и жара стоит несусветная.

Лиза откровенно зевнула.

Йорген шагнул в сторону люка и осторожно открыл его, чтобы заглянуть вниз, на складской этаж.

— Не волнуйся, я послала его в сад собирать крыжовник.

— Лиза!

— Да что ж ты себе позволя…?

Договорить ей не удалось. Взыграв при мысли о том, что Лиза таким образом подготовила беспрепятственное свидание с ним, Йорген уже обнимал ее. Она храбро противилась, но вскоре сопротивление ее ослабло и Йоргену даже на миг почудилось, будто, наклоняясь, дабы избежать его поцелуя, она крепко прижимается к нему. Он был в восторге, опьянен радостью победы. Однако стоило его усам коснуться Лизиной щеки, как служанка непостижимым образом выскользнула из рук Йоргена и, опрокинув его на мешок, очутилась возле лестницы.

— Это еще что такое?! — сердито вскричала она. — Я прихожу поболтать с тобой… все чинно-благородно… а ты… Постыдился бы!

Он действительно устыдился… но лишь своей неудаче.

— С чегой-то ты изображаешь недотрогу? Ты пока что не мельничиха!

— Именно поэтому.

Ее чудной взгляд совершенно сбил его с толку.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что ты дурачок, а тебе, между прочим, будет только лучше.

Она повернулась, намереваясь идти вниз.

— Ты сама мне рассказывала, как мельник тебя поцеловал, — угрюмо, чуть не плача, пробурчал Йорген.

— Ну, мельник — это другое дело.

— Почему другое дело?

— Сам знаешь! Он ведь будет моим мужем.

— Тогда о таком никто не заикался, при живой-то жене.

— Бедненькая! Но уже видно было, что долго она не протянет. А в таком случае почему бы мужчине заранее не оглядеться по сторонам?

— Он что, прямо обещал на тебе жениться? — спросил Йорген, неожиданно сменив мрачно-плаксивый тон на заинтересованный.

— Об этом мы с тобой и могли бы поговорить… и о многом другом… если б ты был умнее… Я затем и пришла, а ты сразу со своими глупостями!

— Ладно, только присядь… я… в общем, пусть будет по — твоему.

Лиза опустилась на мешок.

— Каша, небось, совсем остыла. А я-то торопилась принести ее!

— Не остыла, просто не очень горячая и не надо на нее дуть, — сказал Йорген, с аппетитом снова принимаясь за кашу.

— Нет, до обещаний дело у нас еще не дошло, — помолчав, продолжила Лиза. — Это тебе кажется, что все происходит с бухты-барахты.

— После похорон много воды утекло.

— Ты помнишь, о ком вы говорили на поминках в людской? О лесниковой сестре.

— Не мы, а жалкий простофиля Ларс!

— Простофиля, говоришь? Да этот простофиля оказался умнее тебя.

— Что-что? — вылупился на Лизу Йорген. — Уж не ее ли собрался взять в жены хозяин?

— Ну, оглашения брака пока что не было, но если оно не состоится, ни она, ни ее братец тут будут не виноваты.

— Почему ты так решила, Лиза?

— Да мельник каждую свободную минуту бежит к ним в лес, а потом ему вроде как стыдно передо мной… он будто и не хочет туда ходить, и молчит про это, а мальчишка все разбалтывает. Только и слышно его стрекотание про тетю Ханну и «милую Енни»…

— А кто такая Енни?

— Да ручная косуля, которую лесникова сестра… Ух, как я ненавижу эту бестию! И мальчишка к нему пристает, дескать, уже целых две недели не ходили туда… А она вовсе не дура, эта сестрица, сразу поняла, что привораживанье надо начинать с сына.

— Я знал, что тебе будет трудно с Хансом, он ведь не больно тебя жалует.

Лиза одарила его не самым добрым взглядом: напоминание об этом недруге задело ее.

— Ладно, а хозяин-то что?

— Что, что! Ходит с ней и со смотрителем в лес, а потом сидит у них в гостиной, слушает ейную игру на фортепьянах. Фрёкен Кристенсен у нас настоящая дама!

— Ну, это понятно. А дальше что? Он в нее влюблен?

— Влюблен! — презрительно фыркнула Лиза. — О влюбленности тут навряд ли речь… но жениться на ней он хочет… так мне, во всяком случае, кажется. Потому что тогда он освободится от меня.