Карл Гьеллеруп - Мельница

— А, это ты, Якоб? Ты был у нас?

— Да… Как дела, Вильхельм?

— Спасибо, неплохо. Молодец, что заехал за мной. Мы скоро закончим.

— Нет, мне надо домой.

— Ах вот как, всего лишь краткое свидание, пока брат в лесу! А на пути туда ты украдкой проскользнул мимо — ай-ай-ай, Якоб!

— Я приехал со стороны Нёрре-Киркебю, вообще-то я собирался в город…

Лесничий весело улыбнулся и хлопнул его по плечу.

— Ну, скажу я тебе, сильно же тебя сюда тянуло, потому что это не самая короткая дорога в город.

Мельник выдавил улыбку. Ему было крайне неприятно это заговорщицкое подтрунивание, но в то же время это было отнюдь не излишнее напоминание о необходимости начать трудный разговор. И Ханс как раз отошел в сторону.

— Послушай, Вильхельм! Я хотел тебе сказать…

— Да?.. Ханс! Не ходи туда, оставайся с нами! Я боюсь отпускать его, мало ли что может случиться.

— Само собой.

— Ну так что ты хочешь мне сказать?

Но теперь ребенок стоял рядом и навострил уши. Говорить было нельзя.

— Я забыл. А, вот что — насчет Ханса; он очень хочет остаться у вас. Но скажи мне откровенно, не в тягость ли он вам, потому что твоей сестре я не очень верю.

— В тягость! Придет же в голову… Нам он только в радость. И кроме того, — тут он бросил на мальчика мудрый взгляд педагога, показывая, что тому не следует слышать продолжение его слов, — кроме того, хорошо, что они оба привыкают друг к другу.

— Это как понять, дядя Вильхельм? — спросил Ханс.

Лесничий ошарашенно уставился на ребенка.

— Вот что значит ушки на макушке! Я в его годы ничего бы не услышал.

Мельнику пришлось улыбнуться, хотя ему было совсем не весело.

— Чего бы ты не услышал, дядя Вильхельм? — продолжал допытываться Ханс.

— Ну, смотри, никуда не отходи от отца, — сказал лесничий, разумеется, не ответив на неудобный вопрос. Все это время он одним глазом смотрел через плечо на опутанное веревками дерево. — Якоб, извини, я на минутку отойду, сейчас начнется.

И он зашагал обратно по палым листьям и слякоти.

Мельник сел на пень. Он вытащил трубку и кисет, закурил и в задумчивости стал выпускать густые клубы дыма, которые буйный ветер тут же срывал у него с губ и в мгновение ока рассеивал. К бодрой атмосфере леса, сотканной из запахов влажного перегноя, завядших листьев, подгнивших растений и свежесрубленного дерева, примешался аромат наркотических курений, обволакивающий и успокаивающий. Он напомнил мельнику многие приятные минуты, когда он курил трубку вместе с другом в его лесу. Слова, которые так удивили Ханса, еще звучали в его ушах: хорошо, что они оба привыкают друг к другу. Эти слова настоятельно напоминали о том, сколь необходимо посвятить друга в истинное положение вещей, и вместе с тем делали признание еще труднее.

Куря и размышляя, мельник неотрывно смотрел в пространство.

Над качающимися верхушками деревьев, похожими на большие пучки прутьев, мчались облака — собственно, это были переходящие одна в другую массы тумана, местами потемнее, местами посветлее. Они мрачно проносились над большой поляной, открывавшейся в полусотне шагов, скорее соломенно-серой, нежели бледно-зеленой, поляной, за которой снова начинался лес, казавшийся лиловато-серой туманной горой, на фоне которой группки берез на поляне светились прозрачной сетью желтых листьев.

Верхушка опутанного канатами бука тяжело кивала. Громче и быстрее застучали топоры. Люди кричали наперебой, но их почти заглушали крики и карканье ворон, которые кружили над местом вырубки.

Все вместе было очень печально и совсем по-осеннему. Но ведь мельнику тоже было совсем не весело и его настроение было отнюдь не весеннее. Все это было частью его жизни, и эта часть безвозвратно уходила в прошлое.

— Готово? Давай!

Дерево громко затрещало.

С шумом и грохотом, размахивая ветками, бук повалился к подножию двух шелестящих дубов…

Лесничий вернулся к мельнику, а Ханс, которому теперь никакая опасность не угрожала, побежал взглянуть на поверженного великана. Было самое подходящее время для доверительного признания.

— Твой приезд как нельзя кстати, — начал лесничий, усаживаясь напротив друга и тоже набивая трубку. — Ханна наверняка приободрилась, а то она все грустит… из-за Енни.

— Да, она мне рассказывала. Когда я подъехал, она звала Енни… Но косуля, может быть, еще придет.

— Конечно, — согласился лесничий. — Однако прошлой ночью в лесу стреляли, в каких-нибудь десяти минутах хода от нашего дома, и это был Пер Вибе, его выстрелы я узнаю.

Он зажег трубку и свирепо задымил.

— У него ружье такое же, как у меня, — продолжал он, погладив свое по прикладу, — настоящий «Гринер». Его подарил мне однажды хозяин, когда был особенно доволен мною. Ну что ж, ему оно и служит. А этот негодяй собрал деньги на свое браконьерством да воровством.

— Возможно, с его помощью он уже вернул себе эти деньги.

— Да, так оно и есть, ты в самую точку попал, — ответил лесничий с жестким смешком. — С его помощью он чуть не получил выгодную службу, да только я этому помешал. Примерно час назад хозяин проезжал мимо верхом. Ну, я ему и рассказываю среди прочего, что Пер Вибе сегодня ночью снова орудовал в лесу. И тут хозяин говорит, дескать, есть у него одна мысль. Он хочет взять Пера на службу лесным охранником, а то он у нас всю дичь перестреляет, — так он выразился.

— По мне, так это все равно что нанять волка пасти овец.

— Не скажи, не такая уж это глупость. Нашу дичь он тогда оставил бы в покое. Но кругом хватает других лесов для его прогулок в лунные ночи — например, королевский лес поблизости, да и завернуть на север ему ничего не стоит… Но можно ли терпеть, чтобы преступника еще и вознаграждали? У нас много честных бедных людей, которые были бы счастливы получить эту должность, однако никому из них она не достанется, потому что мы боимся такого вот мошенника и хотим его подкупить! Я возмутился и выложил все начистоту: уж не думает ли хозяин, что я соглашусь иметь дело с этим дурным человеком, про которого даже говорят, что он участвовал в убийстве бывшего лесничего? Правильно ли и по совести ли вступать в такую сделку со Злом? А что касается порядочных людей, которые нуждаются в этой работе… то я назвал ему несколько человек. Нет, сказал я, вы уж не обижайтесь на меня, господин камергер, но в таком деле Вильхельм Кристенсен не участник.

— Ну, а что ответил камергер?

— А что ему оставалось? Он назвал меня упрямцем, отпустил какую-то шутку, чтобы замять разговор, однако же от своего плана был вынужден отказаться. И ему стало стыдно, потому что он понял — он был не прав. Нет, нет, Якоб! Не жди добра, если вступишь в сделку с силами зла.

Лесничий помолчал, усердно дымя и сурово глядя прямо перед собой — он заново кипел возмущением, вспоминая недостойное предложение хозяина.