Жорис-Карл Гюисманс - На пути

Почти в ту же минуту к алтарю святого Иосифа подошел брат с длинной тонкой бородкой, свисавшей с грушевидного лица; он нес садовый столик, на который положил салфетку для рук, полотенце, поставил тазик и два малых сосуда.

Видя эти приготовления, напоминавшие, что великое таинство непременно состоится, Дюрталь напрягся, усилием воли прогнал все свои тревоги, одолел сомнения и, убежав от себя самого, горячо просил Мадонну заступиться, чтобы он мог хоть один этот час не отвлекаться, а молиться в мире.

Окончив же эту молитву, он открыл глаза и подскочил, раскрыв рот, при виде священника, который шел вслед за братом рясофором начинать мессу.

Это был не знакомый ему викарий, а совсем другой человек: моложе, с величавой поступью, огромного роста, с бледным бритым лицом и лысым черепом.

Дюрталь глядел, как он, опустив глаза, с достоинством подходил к алтарю, и вдруг заметил, как из-под его пальцев блеснул лиловый отблеск.

Так это архиерей: у него епископское кольцо, подумал Дюрталь. Он наклонился вперед, чтобы разглядеть, какого цвета подрясник надет под ризой: оказалось, белый.

«Так значит, монах!» — изумился он. Машинально обернулся к статуе Богородицы и взглядом поскорее подозвал к себе г-на Брюно. Тот уселся рядом с ним.

— Кто это?

— Дом Ансельм, настоятель нашей обители.

— Тот, больной?

— А вот сегодня он будет нас причащать.

Дюрталь, задыхаясь, пал на колени; его била дрожь: это не сон! Небо ответило ему тем самым знаком, о котором он просил!

Ему бы уничтожиться перед Богом, распластать себя у ног Его, раствориться в порыве благодарения; он и знал это, и желал этого, и, сам не зная почему, выдумывал хитроумные естественные объяснения, каким образом вместо простого священника явился монах.

«Это, должно быть, проще простого, потому что прежде, чем принимать нечто за чудо… впрочем, тут нет ничего дурного: после службы я тотчас попробую выяснить, что тут случилось».

Но тут просочившиеся в душу дурные мысли возмутили его: да какая, собственно, разница, по какой причине вышла эта замена! Была, конечно, какая-то причина, но она была только следствием, приложением; важно то, что ее породила вышняя воля. Так или иначе, ты получил больше, нежели просил; тебе послан даже не обычный монах, как ты желал, а сам настоятель обители! И он воскликнул про себя: «О, надо, надо верить, как верят эти простые братья в коричневых рясах; не полагаться на душу, улетающую при малейшем дуновении ветерка; иметь веру детскую, веру незыблемую, неискоренимую веру! Отче, Отче, погрузи меня в нее, укрепи меня в ней!»

В сильнейшем порыве чувств он наклонился вперед и бормотал слова Христу: «Господи, не уходи; да сдержит милость Твоя правосудие Твое; будь несправедлив, прости меня; прими голодного, алчущего причащения, прими нищего душой!»

Г-н Брюно потрогал его за руку и взглядом пригласил идти за собой. Они подошли к алтарю и стали на колени прямо на полу; потом, получив благословение аббата, не вставая с колен, поднялись на единственную ступеньку, и рясофор подал им полотенце: ни плата, ни убруса не было.

И настоятель обители их причастил…

Они вернулись на место. Дюрталь был в совершенном оцепенении; великое таинство, так сказать, заморозило его ум; запрокинув голову, он стоял на коленях на своей скамейке, не в силах даже разобрать, что происходит внутри него, неспособный овладеть собой.

Внезапно ему почудилось, что в храме душно, что он задыхается. Месса окончилась; он выскочил из капеллы и побежал на свою аллею: там он хотел проинспектировать себя, но нашел одну пустоту.

Тогда на берегу крестообразного пруда, в водах которого баюкался образ Христа, он ощутил бесконечную меланхолию, безмерную грусть.

Душа буквально потеряла сознание, впала в обморок, а когда очнулась, Дюрталь поразился, что не ощутил неведомого подъема радости; потом он задержался мыслью на неприятном воспоминании о слишком человеческой стороне приятия Тела Христова: облатка прилепилась к нёбу; ему пришлось отыскивать ее языком и слизывать, как блин, чтобы проглотить.

Ну что за вещественность! Отчего это не был поток, огонь, аромат, дуновение и больше ничего!

И он попытался объяснить себе, почему Спаситель обходился с ним так, а не иначе.

Все его предчувствия сбылись наоборот: на него подействовало покаяние, а не причащение. Рядом с духовником он очень ясно ощущал присутствие Христа; все его существо было, так сказать, пронизано божественными токами; Евхаристия же не принесла ничего, кроме удушья да тоски.

Можно подумать, таинства обменялись своими последствиями; они действовали на него в обратном порядке — Господь сделался осязаем для души до причастия, а не после.

«Но это, в общем, понятно, — думал Дюрталь. — Главный вопрос для меня — совершенно ли я уверен в прощении; Христос по нарочитой Своей милости подтвердил мою веру, помазав бальзамом покаяния. Чего еще надо?

Да и каковы тогда должны быть щедроты у Него для святых? Нет, я, право, странный человек: хотел бы, чтобы Он со мной обходился так, как обходится, вероятно, с братом Анаклетом или с братом Симеоном — дальше ехать некуда!

Я получил больше, чем заслуживал. А ответ мне от Бога сегодня утром? Хорошо, но тогда зачем столько обетований и потом вдруг все на попятный?»

Направляясь к аббатству, к хлебу с сыром на завтрак, он говорил себе: грех мой в том, что я все время рассуждаю, а Богу надо поклоняться тупо, как поклоняются здешние монахи. О, если б я мог молчать про себя, не говорить с собой — вот это была бы благодать!

Дюрталь пришел в трапезную; там, как обычно, никого не было — г-н Брюно никогда не бывал у семичасовой трапезы по утрам. Не успел он отрезать себе кусок от небольшой булки, как появился отец госпитальер с точильным камнем и связкой ножей. Улыбнувшись Дюрталю, он сказал: «Надо поточить, все ножи в монастыре затупились» — и положил их на столик в маленькой комнатке рядом с трапезной.

— Что ж, довольны ли вы? — спросил он, вновь подойдя к гостю.

— Разумеется, но что случилось нынче утром? Почему меня причащал аббат обители, а не тот викарий, который вчера обедал со мной?

— О, — воскликнул в ответ монах, — я удивлен не меньше вашего! Проснувшись, отец настоятель вдруг объявил, что непременно должен сегодня служить мессу; встал и пошел, не слушая отца приора, который, как врач, не велел ему подниматься с постели. Тогда ему сказали, что у мессы будет причащаться гость, и он ответил: превосходно, вот я его и причащу. Правда, господин Брюно, пользуясь случаем, тоже подошел к причастию: он любит принимать Тело Христово из рук дом Ансельма.

А викарий тоже остался доволен, — добавил с улыбкой отец Этьен, — уехал из обители пораньше и поспел отслужить мессу в деревне, там его ждали. Кстати, он просил меня передать вам извинения, что не мог с вами попрощаться.