Готфрид Келлер - Мартин Заландер

В отчаянии она металась по комнате, отворила окно, выглянула наружу.

— Какой чудесный день! Какой дивный летний воздух — и отравлен! Значит, вот так обстоит, вот так, вот так! Вот так! — добавила она чуть ли не нараспев, от лютой боли, закрыла окно, опустилась в углу на пол и уткнулась головой в сложенные руки.

При всем отчаянии Мартин Заландер изумился неистово-страстной вспышке жены, он даже не предполагал, что она способна на такое; но мягкое сострадание помогло ему подняться над эмоциями супруги и над собственным чувством вины. Он подошел к ней.

— Мария, милая! — сказал он с ласковой серьезностью. — Не убивайся так! Это же всего — навсего деньги! Разве они единственное и лучшее, что мы имеем и можем потерять? Ведь у нас есть мы и наши дети, верно? И разве же это утешение вмиг становится пустым звуком, коль скоро речь идет о нас, а не о других? Ну, будет, будет, незачем сидеть на полу, как ребенок, все деньги вкупе с Вольвендом не стоят этакой глубокой печали! По страстному твоему порыву я вижу, что, вопреки сетованиям на потерянные годы, ты еще молода, и, на мой взгляд, это прекрасно, как дивный летний ветерок за окном; ну, вставай же, утри слезы и постарайся ничего не показывать детям, тогда сразу возьмешь себя в руки! Ты, наверно, не услышала, я спас часть состояния, она со мною, в надежных бумагах, к каковым Вольвенд касательства не имеет, а стало быть, положение мое несравненно лучше, нежели семь лет назад, вдобавок полезного опыта и знаний у меня тоже прибавилось. Ну полно же, наведи-ка красоту, пора отправляться по делам — мне по канцеляриям, тебе за покупками, а после обеда совершим вместе с детьми хорошую прогулку. Коли мы оба будем держаться спокойно, выход найдется, вот увидишь!

Он протянул жене руку, и она встала. В самом деле, она взглянула на него чуть ли не с видом пристыженного ребенка, но так продолжалось всего лишь секунду, потому что по лицу ее скользнул луч надежды и доверия. Ведь она увидела, что муж не пал духом и способен ободрить ее, жену, придать сил; да и уныние его, которое особенно ее напугало, благоприлично, без шума отступило на задний план. Через полчаса они были готовы вместе отправиться в город. Зетти составит компанию матери, остальным детям велели сидеть дома, с учебниками. Когда Заландер обвел взглядом голый, посыпанный гравием двор и с досадою отметил, что вдобавок исчезло и множество плодовых деревьев, некогда затенявших дорожки, внимание его привлекла дощатая вывеска над входной дверью, с надписью: «Пансион и садовый буфет на Кройцхальде».

— Погодите, — сказал он, — вывеску надо убрать, прямо сейчас.

Взявши стул, он снял доску с крючьев и поставил за дверь.

— Отныне ты избавлена от этой унылой харчевни! — сказал он. — И мы немедля дадим объявление, что она закрыта!

Избавленная от странной необходимости ждать посетителей, которые не приходили и которым было нечего подать, когда они появлялись, Мария Заландер воспрянула духом, а деньги на покупки, которых в кошельке наконец-то опять было в достатке, придали ее шагам былую уверенность; только лицо при всем спокойствии оставалось серьезным, поскольку происшедшие за последние без малого двадцать четыре часа перемены только теперь привели ее натуру в неустойчивое состояние, ведь конца-то не предвиделось. Но эта безмолвная неуверенность лишь укрепила ее волю не склонять голову и быть опорой семье.

Вскоре муж и жена разошлись по своим делам, уговорившись в обеденное время встретиться вновь. Мартин Заландер направился в нотариальную контору. Газеты только что опубликовали судебное объявление. Вольвенд категорически отказал нотариусу поставить на чеке Заландера какую-либо надпись и при рассылке ничего не говорящего циркуляра своим «клиентам» тоже обошел ограбленного друга.

По совету нотариуса, Мартин еще в первой половине дня посетил почтенного стряпчего и поручил ему свое дело, снабдив надлежащей доверенностью, в свою очередь тот попросил его представить заверенные выписки из книг и корреспонденции касательно связей с банком в Рио-де-Жанейро. Так или иначе, тяжба предстояла долгая. Обстоятельства таковы, сказал стряпчий, что было бы лучше, если бы дело свелось к настоящему обману, когда можно применить арест и уголовное расследование и обнаружить украденное, тогда как при обычном банкротстве доверенные ценности в любом случае пропадут.

Пришлось Мартину Заландеру покуда утешаться этим, обдумывая на досуге, что покамест можно предпринять. Поэтому к обеду он появился спокойным и даже вполне удовлетворенным, а обед жена приготовила хоть и без больших затрат, но вкусный и сытный. Вина в доме не осталось, сказала она, пусть Мартин сам решает, что надобно закупить; нынче же все обойдутся свежей водою; ведь коли затем они предпримут прогулку, то Мартин все равно завернет с ними туда, где можно выпить вина, пусть хотя бы и к «Рыжему парню».

Этот намек она обронила с легкой улыбкой и совершенно беззлобно, однако, не случись сегодняшней исповеди, вообще бы промолчала. Муж вполне ее понял и тотчас ответил, что она совершенно права, напомнив ему об этом; он непременно прикупит бочонок того вина, которое ей конечно же понравится. В свою очередь жена была довольна, что он не стал вдаваться в объяснения, так как усмотрела в этом признание оплошности, которую он совершил, когда почти от порога родного дома отправился с посторонними в трактир. Для примирения она, кстати, сказала, что просто мечтает побродить часок-другой на природе; она никогда не поднималась в лес, даже в то, время, когда еще держала прислугу.

Словом, все вместе они зашагали вверх по склону, в лес, встретивший их прозрачной тенью. Глава семейства, который давненько не дышал воздухом такого цивилизованного леса, повеселел и оживился; давний учительский дух проснулся в нем, и он принялся рассказывать жене и детям о различии меж девственными лесами западного континента, где властвуют борьба и истребление, и пронизанными животворным ветром лесными угодьями Старого Света, где лес сажают и берегут, почти как сад возле дома. Однако и тут, как он показал, встречаются контрасты: мол, по чистоте почвы и прореженности стволов узнаёшь государственные или кооперативные участки, а по чащобе, бурелому и захиревшим деревьям — владения нерадивых крестьян. Он проэкзаменовал детей, умеют ли они назвать то или иное цветущее растение и знают ли птицу, которая вот только что подала голос. Они ничегошеньки не знали, и он сказал жене:

— Вот то-то и оно; дети слишком одиноки!

— Но, дорогой мой, — возразила она, — дети же весь год находятся среди сотни других, а стены в их классных комнатах сплошь увешаны картинками, в том числе множеством изображений птиц, и они знают их названия! Что же до живых птиц, то я девочкой как раз в силу незнания пережила кое-что запавшее в душу. Однажды воскресным вечером, после урока пения, я совершенно одна шла по холму домой и на вершине присела отдохнуть. Напротив лежал еще один лесистый холм, а среди его деревьев, распевая, пряталась неведомая мне птица, пела она так прекрасно, так чудесно, в особенности благодаря покою и уединенности, что меня вправду взяло за сердце, даже слезы набежали. Я рассказала об этом дома, очень мне хотелось узнать, что же это была за птица. Все терялись в догадках, один мальчик, который умел подражать птичьим голосам, свистел так и этак, каждый раз называя соответствующую певчую птицу; однако ж ни одна песня не походила на ту, что я слышала. Теперь, спустя столько лет, в свободные минуты я по-прежнему слышу незримую певунью и радуюсь, что так и не узнала, кто она, а потому навек сохранила в памяти торжественность тех вечерних минут.