Эрвин Штриттматтер - Чудодей

Госпожа пасторша встала. Никому не подала руки. И ушла, покосившись на торт и сливки.

Станислауса призвали в гостиную. Хозяин с хозяйкой накинулись на него с криком:

— Деревенщина! Распутник! Соблазнитель! Ни одного дня! Вот твоя благодарность! Будешь голодать, пока похоть не выветрится!

Гром ругательств. Хозяин проревел в заключение:

— Если бы мы не были святыми, смиренными людьми, твоя бы задница в штаны не влезла, так бы я тебя отделал. Все! Убирайся! Вон!

…Станислауса отправили в угольный подвал. Такой человек, как он, больше подходит для преисподней. Три года никого не могли найти, кто согласился бы выбирать из мусора крошки от угольных брикетов и выносил бы этот мусор на свет божий. Для Станислауса, этого грешника, самая подходящая была работа, чтобы он мог хоть немного очиститься от своего тяжкого греха перед Богом и людьми.

До Отто и Августа то и дело доходили обрывки грандиозного скандала. Они по очереди спускались в подвал. Один приносил кусок couvertüre, другой целую кучу персиков под нагрудником фартука.

— Ты ее по-настоящему изнасиловал, или она и сама была не прочь?

На черном лице Станислауса Август видел только белки глаз.

— Она целоваться-то умеет или только «Отче наш» читает?

— Я тебе совсем не буду отвечать, — сказал Станислаус.

— Скукота, наверное, с такой-то добродетелью. Она небось молится перед каждым поцелуем. А ты с ней спутался — и вот теперь имеешь кучу неприятностей.

Станислаус рылся в угольных отходах. Облака черной пыли прогнали Августа и Отто.

Станислаус ел персики и шоколад. От угольной пыли он стал черным, как трубочист. Сладкая печаль разрасталась в его сердце. Он не должен был писать это письмо. Итак, господин пастор оказался не менее любопытным, чем любая из его прихожанок. Он прочитал письмо. А ко всему, он еще собирается в ближайшее воскресенье прочесть проповедь о неком ученике пекаря и назвать его братом дьявола. Станислаус посмотрел на свое отражение в слепом подвальном окошке. Он и в самом деле похож на брата дьявола.

Он с грустью опустился на кучу угля. Какой тяжкий груз грехов и заблуждений приходится ему нести! Когда он думал о содержании книг, которые получал от Марлен, то выходило, что для грешников есть только один путь: покаяние. Он читал о святых, которые, до того как ступить на путь истины, вели беспутную жизнь. Они каялись, спасали свою душу и после становились святыми, перед которыми весь мир снимал шляпу.

И он решил стать святым. Святые не довольствуются булавкой, воткнутой в предплечье. Он должен подвергнуть себя куда более трудным испытаниям. Станислаус отыскал гвозди, шкуркой отчистил их до блеска. В книгах Марлен не говорилось, обязательно ли гвозди, которыми святого прибивают к кресту, должны быть ржавыми. Станислаус хотел сперва, безопасности ради, попробовать нержавые гвозди. Отто и Август в одну из ближайших ночей прибьют его к кресту на площади перед церковью. И он искупит свой грех.

«Господин пастор! Перед вашим окном человека распяли!» — закричит утром горничная пастора.

Пастор поспешит на площадь. Распятый в его приходе! И госпожа пасторша с Марлен тоже придут.

«Бога ради, Марлен, это не друг ли нашего Элиаса там висит? И что у него на голове? Терновый венец?»

«Да, мама, терновый венец», — скажет Марлен и заплачет, падет на колени и будет целовать ему ноги. Станислаус вымыл ноги у колонки. «Да, да, это он, мама, — будет уверять ее Марлен, — и я люблю его, мама, ты не будешь возражать, если я смажу его раны кремом?»

Отто и Август сколотили две месильные доски в виде креста. Они едва могли дождаться вечера, чтобы устроить генеральную репетицию распятия. Этому Станислаусу, который, не пикнув, вгоняет себе в тело булавки, можно было верить во всем.

Среди ночи Станислаус разбудил Отто и Августа. Они со сна ворчали и ворочались с боку на бок. Что, уже ночь прошла? Они зевали. Опять тесто месить? Станислаус произнес пароль: «Распятие!» Тут они живо вскочили с постелей. Станислаус препоясал себе чресла рабочей рубахой, чтобы выглядеть совсем как Христос. Терновый венец был сплетен из веток ежевики, росшей в городском лесу. Августа пробрала дрожь. Пламя свечи отбрасывало на побеленную известкой стену многократно увеличенную тень мученика Станислауса.

Станислаус был бледен. Лицо его, казалось, было припудрено крупчаткой наивысшего сорта. Он молча указывал на молоток и отполированные гвозди. Потом подошел к кресту из месильных досок, раскинул руки и сказал:

— Давайте!

Выяснилось, что ни Отто, ни Август не были столь жестокосердны, чтобы без раздумий прибить к кресту злодея или святого. Отто подталкивал Августа, а Август подталкивал Отто. Мужество изменяло обоим.

— Если б ты хоть плоскогубцы захватил! А то закричишь или застонешь, а мы будем стоять как дураки и не сможем ничем помочь.

— Я и не пикну.

И все-таки ни Отто, ни Август не могли на это решиться. Полночный час поглотил их ученическое мужество. Станислаус вынужден был подбодрить их, вогнав себе в предплечье один из гвоздей. И надо же, он и не вскрикнул, и кровь не выступила. Вот чего сумел добиться Станислаус искусством самовнушения! И тем не менее оба героя пекарни отказались наотрез. Август боялся шума и скандала. Он увлек Отто на непаханое поле своих раздумий.

— Это могут истолковать как убийство. Нас будут судить и ни за что ни про что приговорят к смертной казни. — Август, мигая, смотрел на пламя свечи. Отто не сводил глаз с гвоздя в предплечье Станислауса, и вдруг его так затошнило, что он издал какой-то булькающий звук. И нырнул с головой под одеяло, как делают пугливые люди в грозу.

О горе! Горе! Станислаус был готов доказать, что он заслуживает любви пасторской дочки, а мир не принял его жертвы. Небезызвестный господин Иисус, по-видимому, имел дело с людьми, которые умели держать слово. Разочарованный, Станислаус вытащил гвоздь из руки, потушил свет и лег спать.

Проснулся он под утро. И поскольку сильно замерз, надел рубашку так, как полагается. Голова у него была исколота, и он понял, что лег спать в терновом венце из ежевики. Он снял его и сразу вспомнил, что мир не дал ему возможности принести себя в жертву и быть распятым.

Благочестивый хозяин Станислауса дал о нем объявление в «Союзе пекарей»: «Кто возьмет в ученики трудновоспитуемого ученика?»

В городе был хозяин, который брал любых учеников. Он обладал свойствами лошадиного барышника, который всякую самую брыкливую и норовистую лошадь умеет так показать, что всегда продаст ее, и к тому же с выгодой.

— Ну так чем отличился этот ущербный ученик?