Эмиль Золя - Истина

Каждый вечеръ Давидъ и Дельбо приходили къ Марку, который нанялъ себѣ довольно приличную комнату въ одной изъ отдаленныхъ улицъ; къ нимъ присоединялись друзья Симона, принадлежавшіе къ различнымъ классамъ общества. Они какъ бы составляли общество людей, преданныхъ дѣлу, и каждый приносилъ собранныя имъ свѣдѣнія, сообщалъ свои предположенія и надежды. Они расходились, довольные и бодрые, готовые къ предстоящей борьбѣ. Маркъ и его товарищи знали, что въ одной изъ сосѣднихъ улицъ, у деверя бывшаго президента Граньона, тоже собирался кружокъ людей, враждебной стороны. Граньонъ былъ призванъ, какъ свидѣтель со стороны защиты, и дошелъ до того, что собиралъ у себя антисимонистовъ, цѣлую стаю людей, одѣтыхъ въ черныя рясы, которые прокрадывались къ нему въ сумерки, осторожно проскальзывая одинъ за другимъ. Говорили, что отецъ Крабо двѣ ночи провелъ въ Розанѣ, а затѣмъ вернулся въ Вальмари, гдѣ онъ предавался покаяннымъ молитвамъ и посту, смиряясь и налагая на себя всяческія лишенія. Когда Давидъ и Дельбо уходили отъ Марка, ихъ провожала цѣлая толпа друзей до самаго ихъ дома. Однажды ночью въ нихъ былъ сдѣланъ выстрѣлъ, и полицейскіе не могли дознаться, кто его произвелъ, несмотря на то, что они были разставлены на улицахъ въ большомъ количествѣ. Но клерикалы боролись другимъ орудіемъ — самою гнусною клеветою и убивали своихъ жертвъ этимъ орудіемъ, дѣйствуя изъ-за угла. Дельбо былъ избранъ главной жертвой, и въ самый день открытія судебныхъ преній въ «Маленькомъ Бомонцѣ» была напечатана цѣлая грязная исторія объ отцѣ Дельбо, происходившая лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ и приправленная наглыми выдумками. Отецъ Дельбо, золотыхъ дѣлт, мастеръ, жилъ неподалеку отъ Бомонскаго округа; его обвиняъяли въ томъ, что онъ утаилъ два церковныхъ сосуда, отданныхъ ему въ почнику. На самомъ дѣлѣ его самого обокрала женщина, имя которой онъ не хотѣлъ выдать и заплатилъ стоимость похищенныхъ вещей; на томъ дѣло и прекратилось. Но надо было прочесть эту газетную статью, чтобы убѣдиться, до какихъ недостойныхъ пріемовъ могутъ дойти люди, ослѣпленные злобою и ненавистью. Они снова подняли все это забытое дѣло и съ градомъ насмѣшекъ и оскорбленій попрекнули имъ сына, причемъ не пожалѣли разукрасить свои сообщенія самыми омерзительными намеками. Нѣтъ сомнѣнія, что тотъ, кто осквернялъ память умершаго, получилъ всѣ свѣдѣнія отъ отца Крабо, который, въ свою очередь, заполучилъ ихъ отъ какого-нибудь церковнаго архиваріуса. Клерикалы надѣялись, что, нанеся ударъ въ самое сердце Дельбо, они тѣмъ самымъ лишатъ его всякаго авторитета и парализуютъ его нравственныя силы, необходимыя для успѣшной защиты дѣла Симона.

Процессъ начался въ понедѣльникъ, въ жаркій іюльскій день. Защита вызвала, кромѣ Граньона, еще многочисленныхъ свидѣтелей, а его рѣшила поставить на очную ставку съ бывшимъ старшиной присяжныхъ, Жакеномъ. Въ числѣ свидѣтелей находились Миньо, мадемуазель Рузеръ, слѣдственный судья Дэ, Морезенъ, Сальванъ, Себастіанъ и Викторъ Миломъ, Полидоръ Сукэ, дѣти Бонгаровъ, Долуаровъ и Савена. Защита вызвала также отца Крабо, отца Филибена, брата Фульгентія и брата Горгія; но всѣмъ было извѣстно, что три послѣднихъ не явятся. Прокуроръ республики вызвалъ со своей стороны всѣхъ свидѣтелей, выступавшихъ на первомъ процессѣ. Тихія и пустынныя улицы Розана въ то утро, когда началось дѣло, представляли рѣдкое оживленіе, благодаря массѣ свидѣтелей, которые потянулись въ судъ; къ нимъ присоединились журналисты и просто любопытные, которыхъ пріѣзжало большое количество съ каждымъ поѣздомъ. Вокругъ зданія суда густая толпа народу стояла съ шести часовъ утра, волнуясь отъ любопытства хоть издали посмотрѣть на Симона. Но значительные отряды солдатъ удалили толпу и очистили всѣ улицы поблизости зданія суда; Симонъ прошелъ между сплошными рядами солдатъ, такъ что никто не могъ его увидѣть. Было восемь часовъ утра, когда началось засѣданіе; выбрали такой ранній часъ, чтобы не затягивать засѣданія до наступленія полуденнаго зноя.

Зала суда въ Розанѣ не походила на залу Бомона, только что отдѣланную и блестѣвшую позолотой при яркомъ свѣтѣ, который врывался черезъ восемь высокихъ оконъ. Окружный судъ въ Розанѣ засѣдалъ въ старинномъ феодальномъ замкѣ и занималъ небольшой, длинный залъ съ низкими потолками; стѣны были отдѣланы рѣзнымъ дубомъ, а сквозь маленькія амбразуры оконъ получалось лишь немного свѣта. Вся обстановка напоминала прежнія судилища инквизиціи. На засѣданіе могло проникнуть лишь небольшое число дамъ, одѣтыхъ въ темные наряды. Почти всѣ скамьи были заняты свидѣтелями, а между ними, въ проходахъ, стояла публика. Уже съ семи часовъ утра залъ былъ биткомъ набитъ; подавленные суровостью обстановки, почти всѣ присутствующіе хранили угрюмое молчаніе, и слышался только глухой гулъ отъ сдержанныхъ движеній; но разгорѣвшіяся лица и сверкавшіе взоры говорили о напряженномъ ожиданіи. Всѣ страсти точно находились подъ срудомъ; казалось, что здѣсь, въ этомъ подземельѣ, готовилось что-то ужасное, которое должно было совершиться въ полумракѣ, среди полнѣйшей тишины.

Какъ только Маркъ усѣлся на свое мѣсто, неподалеку отъ Давида, онъ почувствовалъ весь ужасъ этой сдержанной, злобной, угрожающей тишины, и ему сдѣлалось такъ жутко, точно надъ нимъ обрушился потолокъ. Онъ замѣтилъ, какъ всѣ взгляды направились въ ихъ сторону; особенное любопытство возбуждалъ Давидъ. Наконецъ появился Дельбо, блѣдный, но мужественный; тогда всѣ уставились на него, желая прочесть на его лицѣ то волненіе, которое должна была вызвать гнусная статья, помѣщенная въ «Маленьконъ Бомонцѣ». Но адвокатъ стоялъ, выпрямившись во весь свой ростъ, какъ бы облачившись въ непроницаемую броню презрѣнія и отважной рѣшимости, и улыбался своимъ друзьямъ. Маркъ обратилъ свое вниманіе на присяжныхъ, разсматривая одного за другимъ, по мѣрѣ того, какъ они входили въ залъ, словно желая узнать по лицу каждаго, каковы были эти люди, которымъ поручена была важная миссія исправить людскую несправедливость, искупить великій грѣхъ. Большинство представляло собою невзрачныхъ съ виду людей, мелкихъ торгашей и буржуа; между ними былъ одинъ аптекарь, одинъ ветеринаръ, два капитана въ отставкѣ. На всѣхъ лицахъ лежалъ отпечатокъ мрачной тревоги, упорное желаніе скрыть внутреннее смущеніе. Они были подавлены тѣми непріятностями, которыя имъ пришлось испытывать съ той минуты, какъ имена ихъ стали извѣстны. У многихъ были блѣдныя, бритыя лица, лица ханжей, привыкшихъ къ лицемѣрному благочестію; другіе же были толстые, упитанные, страдавшіе одышкой; замѣтно было, что они уже успѣли пропустить не одну рюмочку, чтобы немного пріободриться. Чувствовалось, что эти люди являлись представителями старозавѣтнаго клерикальнаго городка, застроеннаго монастырями и казармами; страшно было подумать, что такимъ личностямъ, забитымъ средою, съ вялымъ умомъ и ложно направленною совѣстью, было поручено великое дѣло торжества справедливости.