Эмиль Золя - Истина

— Да, да. я теперь также убѣжденъ, какъ и вы. Наши догадки подтверждаются. Виновный — несомнѣнно братъ Горгій.

Затѣмъ послѣдовалъ продолжительный обмѣнъ мыслей; припоминались отдѣльныя подробности; ихъ сопоставляли, старались связать въ одно общее цѣлое, неопровержимое въ своей очевидности. Взаимно уясняя другъ другу факты, они всѣ приходили къ одному и тому же заключенію. Не говоря уже о тѣхъ вещественныхъ доказательствахъ, которыя понемногу накоплялись у нихъ, дѣло само по себѣ прииамало такую ясность, что для пониманія его достаточно было простого здраваго смысла. Неясными оставались лишь какіе-нибудь два-три пункта: какъ могла очутиться пропись у брата въ карманѣ, и что означало исчезновеніе уголка бумаги, гдѣ должна была находиться печать, и который, но всей вѣроятности, былъ уже уничтоженъ. Но зато съ какою ясностью развертывались теперь всѣ остальныя событія: возвращеніе Горгія, неожиданное появленіе его у освѣщеннаго окна, соблазнъ, убійство; на другой день новая случайность: туда же являются отецъ Филибенъ и братъ Фульгентій, замѣшанные въ драму, принужденные дѣйствовать для того, чтобы спасти одного изъ своихъ собратій! Какимъ краснорѣчивымъ свидѣтелемъ заявлялъ себя этотъ крохотный, недостающій уголокъ бумаги; какъ настойчиво указывалъ онъ на виновнаго, имя котораго слышно было и въ крикахъ изступленной толпы; какъ явно обличалъ онъ попытку клерикаловъ затушить это дѣло и осудить невиннаго! Развѣ каждый день не приносилъ имъ новыхъ разоблаченій? Огромное зданіе, возведенное на лжи, должно было неминуемо рухнуть.

— Такъ, значитъ, конецъ несчастію! — замѣтилъ старикъ Леманъ повеселѣвшимъ голосомъ. — Стоитъ только показать эту бумажку, и намъ тотчасъ же вернутъ Симона.

Дѣти уже принялись скакать по комнатѣ и весело распѣвали:

— О, нашъ папа вернется! нашъ папа вернется!

Но Давидъ и Маркъ оставались серьезными. Наученные опытомъ, они хорошо понимали, какъ тяжело еще то положеніе, въ которомъ они находятся. Возникали новые мучительные вопросы: какъ воспользоваться пріобрѣтеннымъ документомъ, какимъ путемъ добиться пересмотра дѣла? Маркъ заговорилъ первый:

— Надо подумать; надо подождать.

Рахиль, услыша эти слова, залилась слезами.

— Еще ждать! Вы дождетесь того, — говорила она, едва сдерживая рыданія, — что несчастный не перенесетъ своихъ мученій и умретъ!

И снова этотъ домикъ погрузился въ уныніе. Всѣ поняли, что несчастіе еще не миновало. Мгновенная радость смѣнилась боязнью передъ завтрашнимъ днемъ.

— Только Дельбо можетъ дать намъ совѣтъ, — заключилъ Давидъ. — Если вы раздѣляете мое мнѣніе, Маркъ, пойдемте къ нему въ четвергъ.

— Хорошо, въ четвергъ я буду ждать васъ; заѣзжайте за мною.

Адвокатъ Дельбо успѣлъ въ теченіе этихъ десяти лѣтъ составить себѣ въ Бомонѣ довольно громкую извѣстность. Дѣло Симона имѣло рѣшающее вліяніе на всю его будущность, то самое дѣло, отъ котораго такъ убѣдительно отговаривали его всѣ его товарищи по профессіи, и въ которомъ онъ выступилъ такимъ блестящимъ защитникомъ. Сынъ крестьянина, одаренный недюжиннымъ краснорѣчіемъ, онъ былъ въ то же время сторонникомъ демократизма. Но по мѣрѣ того, какъ практика его расширялась, онъ дѣлался страстнымъ защитникомъ правды; ему не разъ приходилось сталкиваться лицомъ къ лицу съ той организованной силой буржуазіи, основанной на лжи, которая умышленно поддерживаетъ соціальное неравенство; теперь онъ сталъ убѣжденнымъ республиканцемъ, признававшимъ, что единственнымъ спасеніемъ для страны является народъ. Вся революціонная партія города понемногу сгруппировалась вокругъ него; во время послѣднихъ депутатскихъ выборовъ ради него чуть было не сорвали кандидатуру радикала Лемарруа, состоявшаго депутатомъ уже двадцать лѣтъ. И хотя ему все еще ставили въ вину защиту еврея, совершившаго гнусное преступленіе, онъ незамѣтнымъ образомъ завоевывалъ совершенно исключительное положеніе благодаря стойкости своихъ убѣжденій и безукоризненной добросовѣстности въ веденіи процессовъ; всегда веселый, сильный духомъ, онъ твердо вѣрилъ въ свою побѣду.

Лишь только Маркъ показалъ ему пропись, полученную отъ матери Себастіана, у Дельбо вырвался крикъ радости:

— Наконецъ-то мы ихъ поймаемъ!

Затѣмъ, обращаясь къ Давиду, онъ сказалъ:

— Такимъ образомъ у насъ теперь два доказательства… Первое — это письмо, которое было незаконно сообщено присяжнымъ, и которое, по моему убѣжденію, должно быть подложнымъ, — его мы постараемся извлечь изъ дѣла… Второе доказательство — вотъ эта самая пропись съ печатью школы братьевъ и ясною подписью брата Горгія. Я полагаю, что вамъ будетъ гораздо удобнѣе воспользоваться послѣднимъ доказательствомъ, какъ болѣе очевиднымъ и непосредственнымъ.

— Въ такомъ случаѣ что же мнѣ теперь дѣлать? — спросилъ Давидъ. — У меня была мысль написать, отъ имени моей невѣстки, письмо министру, форменное обвиненіе брата Горгія въ насиліи и убійствѣ малютки Зефирена, съ просьбою о пересмотрѣ процесса моего брата.

Лицо Дельбо приняло озабоченное выраженіе.

— Разумѣется, это былъ бы совершенно правильный шагъ. Но дѣло наше слишкомъ щекотливое, и поспѣшность можетъ только повредить… Возвращаюсь опять къ противозаконному сообщенію письма; до тѣхъ поръ, пока архитекторъ Жакенъ не сознаетъ необходимости успокоить свою совѣсть, заполучить этотъ документъ намъ будетъ въ высшей степени трудно. Припомните показаніе отца Филибена, его неоднократное упоминаніе о какомъ-то письменномъ актѣ за подписью вашего брата, безусловно схожею съ подписью на прописи, который онъ, однако, не въ правѣ былъ предать огласкѣ, такъ какъ документъ былъ ввѣренъ ему подъ условіемъ сохраненія его въ тайнѣ. Я убѣжденъ, что намекъ этотъ относился именно къ тому письму, которое было передано въ послѣдній моментъ президенту Граньону, что собственно и даетъ мнѣ основаніе подозрѣвать подлогъ. Но вѣдь это все лишь предположенія, догадки, а намъ нужна непосредственная улика… Если же мы удовлетворимся въ данный моментъ тѣлъ фактомъ обвиненія, на который даетъ намъ право эта пропись со своею печатью и болѣе четкою подписью, мы все-таки не вполнѣ выйдемъ изъ тѣхъ потемокъ, которыя насъ окружаютъ. Не придавая особеннаго значенія тому, какимъ образомъ листокъ очутился въ минуту преступленія въ карманѣ у брата, я страшно досадую на исчезновеніе этого уголка, гдѣ должна была находиться печать, и мнѣ больше всего хотѣлось бы разыскать этотъ клочокъ, прежде чѣмъ я приступлю къ открытому дѣйствію; я уже впередъ угадываю всѣ возраженія, которыя могутъ быть намъ сдѣланы, и которыя въ состояніи будутъ снова запутать весь процессъ.

Маркъ взглянулъ на него съ удивленіемъ.