Томас Бернхард - Старые мастера

Вот наказание, которое соразмерно вине: у человека отнимается возможность наслаждаться жизнью, его приговаривают к высшей мере пресыщения ею.

Кьеркегор

Встреча с Регером была назначена в Художественно-историческом музее на половину двенадцатого, пишет Атцбахер, однако я прибыл туда уже в половине одиннадцатого, ибо мне давно хотелось спокойно понаблюдать за Регером из какого-либо удобного и укромного места. До обеда Регер сидел обычно перед картиной Седобородый старик Тинторетто в зале Бордоне на обтянутой бархатом скамье, где еще вчера он объяснял мне Сонату бури, а затем прочитал целую, по его выражению, лекцию об искусстве фуги от Баха до Шумана, но, впрочем, больше говорилось о Моцарте, нежели, например, о Бахе; учитывая давнишнюю привычку Регера, я избрал наблюдательным пунктом зал Себастьяно, для чего мне пришлось поступиться моей неприязнью к Тициану, картины которого висели в этом зале, зато отсюда Регер, сидящий перед Седобородым стариком, был виден преотлично; правда, наблюдать можно было только стоя, но это не страшно, так как я вообще больше люблю стоять, чем сидеть, особенно когда слежу за кем-нибудь; я всегда предпочитал наблюдать именно стоя, а сейчас это оказалось попросту необходимым, поскольку мне понадобилось изрядно напрячь зрение, чтобы из зала Себастьяно хорошенько разглядеть зал Бордоне, тем не менее самого Регера, пускай сбоку, я видел превосходно, даже спинка скамьи не заслоняла мне профиль Регера, на которого, похоже, скверно подействовала ночная перемена погоды, во всяком случае, за все это время он даже не снял с головы свою черную шляпу, так и сидел в ней, подставив мне для обозрения левую сторону, — короче говоря, можно считать, что мое давнишнее желание спокойно понаблюдать за Регером вполне увенчалось успехом. Регер (в зимнем пальто) сидел, опершись на трость, зажатую между колен; он целиком погрузился в созерцание Седобородого старика, поэтому я не опасался, что Регер меня заметит. Смотрителю зала Йене Иррзиглеру, которого связывает с Регером более чем тридцатилетнее знакомство (я также знаком с Иррзиглером уже давно, больше двадцати лет, и за это время у нас сложились неплохие взаимоотношения), я показал жестом, что хочу потихоньку понаблюдать за Регером, поэтому Иррзиглер, вновь и вновь обходя залы с размеренностью часового механизма, всякий раз делал вид, будто меня для него вообще не существует, впрочем, точно так же он делал вид, будто не замечает и Регера, однако прочих посетителей, которых было на удивление мало для субботнего дня, когда вход в музей бесплатный, Иррзиглер отнюдь не оставлял без внимания, задерживая на каждом свой пристальный взгляд, весьма неприятный любому, кто не знает Иррзиглера поближе. У него действительно выработался тот особый, тяжелый взгляд, которым пользуются музейные смотрители, дабы внушить робость посетителю, готовому, как известно, на любую пакость; манера Иррзиглера внезапно и бесшумно появляться для контроля из-за угла того или иного зала и впрямь производит отталкивающее впечатление на тех, кто плохо знаком с ним; в своей серой, плохо скроенной, зато на века сшитой форменной куртке с большими черными пуговицами, которая болталась на его тощем теле, словно на вешалке, в изготовленной из того же материала серой форменной фуражке он напоминал скорее тюремного надзирателя, нежели музейного смотрителя, приставленного государством оберегать художественные ценности. Сколько я его знаю, Иррзиглер всегда был очень бледен, хотя ничем не болел; Регер давно прозвал его госпокойником, ныне Иррзиглер имеет более чем тридцатилетнюю выслугу, так долго служит он уже в Художественно-историческом музее. Регер, который сам стал завсегдатаем музея тридцать шесть лет тому назад, знает Иррзиглера с первого дня работы, за прошедшие годы у них сложился вполне дружеский контакт. Благодаря небольшому подношению я сумел навечно зарезервировать за собой скамью в зале Бордоне, признался мне однажды Регер. За более чем тридцать лет знакомства многое у Регера и Иррзиглера вошло в привычку. Захочется, например, Регеру побывать с Седобородым стариком Тинторетто наедине — а такое случается нередко, — Иррзиглер тут же перекрывает остальным посетителям доступ в зал Бордоне, для чего он просто-напросто встает на входе и никого не впускает. Регеру достаточно подать знак — Иррзиглер тотчас закрывает зал и даже не стесняется выпроваживать тех, кто уже в нем находится, если Регер того пожелает. Иррзиглер учился на столяра в Бруке-на-Лейте, однако бросил учебу, не получив никакого квалификационного свидетельства, ибо решил стать полицейским. Однако в полицию его не взяли по причине слабого физического развития. Дядя Иррзиглера, брат его матери, служивший смотрителем в Художественно-историческом музее с 1924 года, исхлопотал ему место в музее, пускай малооплачиваемое, как говорит сам Иррзиглер, зато надежное. Ведь и в полицию то он решил податься лишь потому, что таким образом решалась, например, проблема одежды. Пускай всю жизнь один фасон, зато форму дают бесплатно, что и было его мечтой, которую одобрял и дядя, исхлопотавший для племянника место в музее; а уж если мечта сбылась, то не все ли равно, где служить, в полиции или музее, правда, полиция платит больше, музей — меньше, зато полицейскую службу не сравнишь с музейной, здесь она поответственней да и полегче , иначе говоря, другого такого места, как в Художественно-историческом музее, по словам Иррзиглера, днем с огнем не сыскать. Полицейского, говорит он, каждодневно подстерегает опасность, а в музее никакой опасности нет. Что же до однообразия работы, то она его не беспокоит, он даже любит однообразие. За день Иррзиглер вышагивает по сорок, а то и пятьдесят километров, но это гораздо полезнее для здоровья, чем полицейская служба, когда день-деньской сидишь за столом на жестком стуле, и так всю жизнь. И потом лучше иметь дело с музейными посетителями, чем с простыми обывателями, ибо в музей обычно ходят люди образованные, у которых развито чувство прекрасного. Со временем, по словам Иррзиглера, чувство прекрасного развилось и у него самого, а теперь он вполне сумел бы провести настоящую экскурсию по Художественно-историческому музею, во всяком случае — по картинной галерее, впрочем, ему это ни к чему. Экскурсоводы годами талдычат людям одно и то же, причем господин Регер считает, что они несут полную чепуху, сказал мне Иррзиглер. Искусствоведы вообще только и знают, что морочить людям головы,