Вальтер Скотт - Пуритане. Легенда о Монтрозе

Проехав каких-нибудь шесть-семь миль, Мортон обнаружил, что еще немного, и он наскочит на передовые части противника; и действительно, поднявшись на возвышенность, он увидел, что все дороги забиты солдатами, идущими в образцовом порядке по направлению к Босуэл-муру — обширному выгону, где они предполагали заночевать, на расстоянии около двух миль от Клайда, на противоположном берегу которого стояли повстанцы. Увидев разъезд вражеской кавалерии, Мортон пустился навстречу всадникам и объявил, что он парламентер от повстанцев и просит проводить его к герцогу Монмуту. Сержант, возглавлявший отряд, поспешил сообщить о прибытии парламентера своему командиру, тот послал донесение по команде, и к месту, где находился Мортон, поспешно выехали два офицера.

— Вы зря теряете время, любезный, и, кроме того, рискуете жизнью, — сказал один из них, обращаясь к Мортону, — герцог Монмут не станет выслушивать условия от изменников, выступивших с оружием против законных властей; к тому же учиненные вами зверства вопиют о возмездии. Лучше поворачивайте коня и поберегите его сегодня, чтобы он смог послужить вам как следует завтра.

— Но я не могу поверить, — сказал Мортон, — чтобы герцог Монмут, даже если он рассматривает нас как преступников, обрек на смерть такое множество своих ближних, не выслушав их жалоб и требований. Лично я за себя не боюсь. Я знаю, что не поощрял и не допускал никаких жестокостей, и боязнь ответить за злодейства других не может мне помешать исполнить мой долг.

Офицеры переглянулись.

— Уж не тот ли это молодой человек, о котором говорил лорд Эвендел, — сказал офицер, который был помоложе.

— А лорд Эвендел здесь? — спросил Мортон.

— Нет, — сказал офицер, — мы оставили его в Эдинбурге; он еще не поправился и не смог поэтому выступить с нами в поход. Вас зовут, если не ошибаюсь, Генри Мортон?

— Совершенно верно.

— Мы не станем препятствовать вашему свиданию с герцогом, сударь, — сказал офицер гораздо вежливее, чем прежде, — но вы должны быть готовы к тому, что это решительно ничего не изменит; его светлость благожелательно настроен по отношению к вашим, но те, кто разделяет с ним власть, едва ли согласятся на какие-нибудь поблажки.

— Я буду глубоко огорчен, если ваши слова оправдаются, — отозвался Мортон, — однако мой долг велит настаивать на свидании с его светлостью.

— Лэмли, — сказал старший из офицеров, — сообщите герцогу о прибытии мистера Мортона и напомните его светлости, что это тот джентльмен, о котором так уважительно говорил лорд Эвендел.

Офицер возвратился с ответом, что генерал не располагает возможностью встретиться с Мортоном вечером, но примет его завтра утром. Его поместили на ночь в ближайшей хижине, снабдили всем необходимым и были с ним чрезвычайно предупредительны и любезны. Рано утром за ним явился уже знакомый ему офицер, чтобы проводить на аудиенцию к герцогу.

Армия уже снялась с бивака и в этот момент выстраивалась колоннами для похода или, может быть, для атаки на противника. Герцог находился в центре боевого порядка, примерно в миле от того места, где Мортон провел минувшую ночь. По пути к генералу он имел возможность прикинуть в уме численность и мощь этой армии, собранной для подавления неожиданно разразившегося и плохо организованного восстания. Тут было три-четыре полка англичан, составлявших цвет армии Карла II, были шотландские лейб-гвардейцы, жаждавшие отмстить за свое недавнее поражение, и другие полки регулярной шотландской армии, и многочисленные кавалерийские части, набранные из землевладельцев, добровольно вступивших в армию, и из вассалов короны, обязанных королю военною службой. Мортон, кроме того, заметил и несколько сильных отрядов горцев, спустившихся со своих гор из районов близ границ Нижней Шотландии и, как мы уже говорили, в такой же мере ненавидевших западных вигов, в какой последние ненавидели и презирали их. Они выступили под предводительством своих вождей и составляли особое подразделение этого грозного войска. Большой парк полевой артиллерии сопровождал королевскую армию. Все вместе имело настолько внушительный вид, что, казалось, одно лишь чудо может спасти плохо вооруженное, случайное и недисциплинированное войско повстанцев от страшного и окончательного разгрома. Офицер, сопровождавший Мортона, старался по его взглядам выяснить, какое впечатление произвело на него это великолепное и грозное зрелище боевой мощи. Но, храня верность делу, которому он себя посвятил, Мортон умело скрывал охватившее его беспокойство и смотрел вокруг себя с таким безразличным видом, словно во всем этом для него не было ничего неожиданного.

— Смотрите, какое угощение для вас приготовлено, — сказал офицер.

— Если бы у меня пропал аппетит, — ответил на это Мортон, — я не был бы сейчас вместе с вами. Но ради обеих сторон я предпочел бы, чтобы меня угостили более мирной закуской.

Беседуя таким образом, они подъехали к главнокомандующему, который стоял, окруженный большим числом офицеров, на вершине невысокого холма, откуда открывался вид на окрестности. Можно было различить извивавшийся лентой величественный Клайд и даже лагерь повстанцев на другом берегу реки. Офицеры королевской армии, очевидно, знакомились с местностью, чтобы выбрать наиболее удобное направление для атаки. Капитан Лэмли, сопровождавший Мортона, подошел к герцогу и шепнул ему на ухо о прибытии парламентера. Герцог подал знак окружающим офицерам отойти в сторону, оставив при себе только двух генералов, своих ближайших помощников. Пока они совещались, Мортон успел разглядеть тех, с кем ему предстояло вступить в переговоры.

Всякий, взглянув на герцога Монмута, не мог не почувствовать его обаяния, о чем великий жрец всех девяти дев Парнаса {163} 163 …великий жрец всех девяти дев Парнаса… — Так В. Скотт называет английского поэта Джона Драйдена (см. коммент. № 20). Приводимые в тексте романа стихи — из поэмы Драйдена «Авессалом и Ахитофель». вспоминал позднее в следующих стихах:

И все же проницательный наблюдатель не мог не заметить, что на красивом и мужественном лице Монмута порой появлялось выражение задумчивости и неуверенности, отражавшее, видимо, колебания и сомнения, которые одолевали его всякий раз, когда было необходимо принять ответственное решение.

Позади герцога стоял Клеверхауз, с которым мы уже успели познакомить читателя, и еще один генерал с крайне примечательной и своеобразной наружностью. Он был одет в платье старинного образца, какие носили во времена Карла I. Это был костюм причудливого покроя, сделанный из замши и украшенный позументом и богатым шитьем. Ботфорты и шпоры этого генерала были так же старомодны. Он носил нагрудник, поверх которого свисала борода почтенной длины: он отращивал ее в знак скорби и траура по Карлу I, и ее не касалась бритва цирюльника с того дня, как голова несчастного государя скатилась на эшафоте. Он стоял с непокрытой головой и был совершенно лыс. Его высокий морщинистый лоб, серые проницательные глаза и словно резцом высеченные черты свидетельствовали о преклонных годах, не сломивших, однако, здоровья, и суровой решительности, которой было недоступно сострадание. Таков был внешний облик — правда, едва намеченный нами — знаменитого генерала Томаса Дэлзэла, которого виги боялись и ненавидели еще больше, чем Клеверхауза: зверства, чинимые генералом, объяснялись его глубокой личной ненавистью к мятежникам, а также, может быть, и врожденной жестокостью, тогда как Клеверхауз руководствовался политическими соображениями, считая крутые меры лучшим средством для обуздания пресвитериан или даже для полного искоренения этой секты.