Ванда Василевская - Пламя на болотах

Быстро вывели первую свинью. Весовщик поставил гири, тщательно взвесил и официальным тоном объявил:

— Восемь пудов и три кило.

Комендант протянул руку.

— Сколько в квитанции?

— Семь с половиной пудов!

— Смотрите! На полпуда и три кило обманул!

— Стойте-ка, сколько это будет?

— Сколько будет? Пять с половиной злотых.

— Такие деньги!

Комендант собственноручно исправил квитанцию.

— Восемь пудов и три кило — заплатите! — обратился он к кассиру, испуганное, посеревшее лицо которого выглядывало из оконца поставленной у вагона деревянной будки.

— Господин комендант, как же так? — пытался он возражать, но умолк под холодным, пронизывающим взглядом темных глаз.

— Прошу немедленно уплатить!

Тот пожал плечами. Мужики тащили свиней из вагонов, запихивали их в каютку, весовщик объявлял вес, комендант вслух повторял цифру и исправлял квитанцию. Кассир выплачивал. Это тянулось бесконечно долго. Дело пошло еще медленнее, когда очередь дошла до крестьян, у которых уже не было на руках квитанций. Приходилось искать квитанции у кассира, сравнивать, доискиваться. Впрочем, таких оказалось немного. Всякий, получив деньги, быстро покупал, что нужно, и торопился обратно в деревню.

— А как же будет с теми, которые уже уехали домой?

— А мало ли их уехало!

— Из Ошита были… Из Прикладник были…

— Из Заруча…

— Из всех деревень народ съехался, и с этой стороны и с той.

— Уехали, даже и не знают, что тут было…

— Все будут оповещены, — сухо заявил комендант. — Я уведомлю через старост, и все получат, что им следует.

— А за прошлые ярмарки? Ведь когда еще этот мясник сюда приехал! Лет пять уже будет, а то и больше!

— В дырявых штанах приехал, а теперь что твой барин!

— На наших обидах разжирел!

— На нашей обиде каменный дом себе поставил!

— Отберут у него этот дом, отберут…

— Э, кто там станет у него отбирать! Сойдет с рук, голову прозакладываю!

— А может, и не сойдет.

— Коли мы присмотрим, не сойдет.

— Это кто — мы? Что мужик барину сделает? Ничего!

— Вот забрали же его в комендатуру, в тюрьму отвезут.

— Ну да, теперь, потому что нас здесь куча. Вот они и говорят так, а дальше кто их знает, что сделают?

— Только и нашего, что свои деньги получили.

— Один раз за сколько лет.

— Ладно, хоть раз.

С разговорами, пересудами они расходились, разъезжались, переправлялись на пароме на ту сторону. Комендант зашел в будку кассира.

— Как же так, господин комендант, я же не имел права выплачивать! Квитанции без подписи господина Кашовского недействительны.

Комендант наклонил к серому человечку искаженное злобой лицо.

— Квитанции недействительны? Да? А если бы пролилась кровь, это было бы действительно, а? Что бы я тут со своими двумя людьми сделал? Вы видели, что площадь была забита народом? Не беспокойтесь, они бы и с вами расправились, и с вами! Я полагаю, что и вы тут ручку приложили, не без того!

Кассир снова съежился.

— Я-то при чем?.. Кашовский был у весов, Кашовский писал квитанции…

— Так, так… А Цеслинский? А вы, будто ничего не знали? Кассир… Кооператив в мошенническом сообщничестве с мясником… И знаете, что из этого получается? Агитация за союзы получается, там не воруют! Не хватало только, чтобы мужики и здесь начали союзы заводить! А что бы вы сделали, если бы я не подоспел?.. Квитанции недействительны, но если бы убили несколько человек, это уж было бы действительно! Только помните, что первыми были бы вы трое!

Кассир скрючился, невидящими глазами глядя на облако пыли на липовой аллее, поднятое последней подводой, уже сворачивающей к парому.

Еще не успели в деревне толком обсудить ярмарку во Влуках, после нее прошло всего два дня, как произошло новое событие. С утра грянула весть, что приезжает комиссар. Крестьяне толпились перед избами и оживленно судачили.

— Что это опять затевается?

— Наверняка ничего хорошего.

— Говорят, что новые налоги установят.

— Э?

— Уж не знаю, а только так говорят.

— Вроде и правильно говорят, а то зачем бы комиссару приезжать?

— Так разве комиссар налогами занимается?

— А чем ему заниматься?

— Что же, еще налогами обложат?

— Кто их знает?

— Вечно только плати и плати, а какая польза?

— Ведь только что платили.

— Да и не один раз!

— Этот самый, знаете, маленький такой, опять заходил, говорил, что, мол, не уплачено. Уплачено, говорю. А где квитанции? — спрашивает. А разве я знаю, где квитанции? Ребятишки куда-то затащили, что ли… На что прятать квитанции? Раз правильно заплачено, значит, точка.

— И я на этой неделе заплатил.

— За что?

— Да разве я знаю, за что? Он мне показывает бумажку, там, мол, все написано. А я неграмотный, откуда мне знать? Да и по-польски же написано, и не разберешь…

— Все плати, плати, плати, будто есть из чего…

— Да хоть бы у тебя фабрика денег была, и то не хватило бы.

— Ох, нет, не хватило бы.

— А теперь опять приезжает какой-то!

— Новая беда народу…

Мультынючиха, подав знак мужу, выскользнула из толпы. Он неохотно пошел с ней за угол избы.

— Ну, что?

— Слушай, раз так, может, лучше мне вывести поросенка из хлева?

— Куда ж ты его денешь?

— Да хоть бы в яму за конюшней… Не пойдет же он туда искать!

— Ну что ж… может, так и лучше.

Мультынюк вернулся к толпе разговаривающих, но она уже быстро таяла. То и дело кто-нибудь отделялся и исчезал в своих хозяйственных постройках. Зато усиливалось движение на задах изб и конюшен. Прятали поросят, выводили мелких, тощих овец. Паручиха вынесла в ветлы обвязанную лозой охапку нечесаного льна. Павел с тревогой думал о коровах.

— Ольга, может, послать кого сказать, чтобы не гнали коров в деревню?

— Я сбегаю, — с охотой предложил Владек.

— Что ж, сбегай. Скажи там Семке и остальным, пусть сидят на выгоне, пока мы не дадим знать.

— А лошадей?

— И лошади пусть остаются на выгоне. Только ты не успеешь и туда и сюда слетать.

— Васылько пойдет.

— Вот и ладно. Пусть сидят хоть всю ночь. Теперь еще тепло, не замерзнут.

Около полудня на дороге появилась бричка и остановилась перед домом старосты. Там уже ожидали, как было велено, деревенские власти и делегаты.

Комиссар, светлый блондин, высокий и представительный, быстро вошел в избу, едва не стукнувшись головой о притолоку. За ним семенил еще какой-то чиновник, видимо его помощник.

Староста вежливо кланялся, но глаза у него тревожно бегали, особенно когда на столе очутился коричневый туго набитый бумагами портфель. Мужики озабоченно переглянулись. Комиссар вытащил бумаги, разложил их на столе. Помощник вынул из кармана самопишущую ручку.