Габриэль Витткоп - Белые раджи

Уже на следующий день он был в Кучинге, и потрясенная Маргарет в сердцах воскликнула:

— Что стало бы с раджем ?

Чарльз нежно взял ее за руки. «Я сделал правильный выбор, - подумал он, - первым делом она подумала о радже ».

— Говорят, некоторые даякские рыбаки умеют оседлывать бину , - пытаясь скрыть волнение, отрезал он.

— Однодневный раджа приставил к моей груди острие своего криса, но я, глядя ему прямо в глаза, с силой схватил его запястье: «Не смейте! Командовать буду я, так как у меня полные карманы динамита. Вы подчинитесь, или все взлетит на воздух, ясно?» Он сразу смутился, отступил, начал чуть ли не извиняться... Я спас положение, спас апостольскую миссию, спас Кучинг! Да, дорогое мое дитя, таковы плоды твердой решимости, что зиждется на вере в Господа.

— Аминь, - не отрывая взгляд от газеты, сказала Гарриетт, а про себя подумала, что во времена восстания гунсы динамит еще не изобрели.

Ребенок держал чашку с молоком обеими руками и качал ножками. Хоть он всего и не понимал, ему нравилось слушать, как епископ командовал артиллерией, обеспечивал снабжение и подчинил себе страшного Однодневного раджу. Хотя маленький Вайнер еще носил барханые платьица с орнаментом, он уже знал, что мир полон чудес. Например, кухня с расписными тарелками; урчащий на соломенном стуле полосатый кот; лопающиеся в камине и выпускающие снопы искр сосновые шишки; пахнущая лесными орехами и вполголоса напевающая Дороти, которая, замешивая тесто для пирогов, вставляет в него свои большие, красные, обсыпанные мукой руки. В гостиной золоченая арфа («Ах, из-за подагры я больше не могу играть...»), большие перкалевые шторы в цветочек, а на стене - идущий по водам Иисус. Ну и второй этаж: мансардный лабиринт, где можно было найти катушки и ленты, а на обоях виднелась изрыгающая пламя гора: «Последний день Помпеи, дорогое мое дитя...»

Но самые удивительные чудеса происходили в саду. Гортензии превратились в настоящий лес, и, если слегка согнуться, можно было пройти под их сводом по бурой и рыхлой земле. Через аллеи иногда перепрыгивали, растопыривая лапки, лягушки, а с черных, благоухавших ванилью гелиотропов собирали пыльцу бабочки. Огромные садовые мальвы тянули к небу стебли, с которых юбками опадали мохнатые лепестки: шелковистые золотисто-розовые венчики - словно изумленные лики. Мальвы были полны сока и сил, слегка покачивались под ветерком, а затем медленно задыхались, становились фиолетовыми и закутывались в свои платья, чтобы засохнуть и в меланхоличном падении опуститься на землю. Большие шмели с мадеровым мехом навещали эти трепетные мальвы с тонким, почти неуловимым и солоноватым, как молоко, ароматом - томным и таинственным благоуханием.

В саду Вайнер играл с белым кроликом Банни, а иногда и с белой, как молоко и кролик, соседской девочкой Эльвирой. Сидя на земле посреди цветущего сада, Вайнер нежно целовал длинные уши и рубиновые глазки Банни, нежно целовал розовые губы Эльвиры.

— Не надо целовать уши Банни, дорогой, это нечистоплотно... И не надо так сильно стискивать Эльвиру, ей страшно...

А ему хотелось осыпать поцелуями розовые мальвы, распускавшие в июльском небе свой шелк.

— Мальвы - это женщины, мама Гарриетт? - Женщины?..

Она удивилась, но затем подумала, что, наверное, ребенок мысленно связывает их с феями. Продолжая собирать смородину и складывая ее в голубую фаянсовую миску, бедная старая мышь погрустнела: скоро за мальчиком приедут Чарльз и Маргарет. Даже если через три года он вернется, - они уже выбрали Винчестерский интернат, - к тому времени ее не будет в живых.

«...Очень красивый ребенок. Я уже обучаю его грамоте, ведь если он любит истории, то, навер-няка, полюбит и читать. Правда, учится он с трудом, наверное, чуть-чуть ленится. Он совершенно беззлобен, и я даже рискну утверждать, что никогда не встречала столь щедрого ребенка его возраста. Он постоянно все раздаривает: свои конфеты, картинки, игрушки, и когда мы вчера повстречали босого нищего малыша, раджа муда Вайнер захотел непременно подарить ему свои самые красивые ботинки с золотистым отливом...»

Рани с улыбкой читала письмо, когда дверь приоткрыл Гарри:

— Можно?.. У меня есть новость, которая позабавит мою дорогую сестру. В свои шестьдесят семь баронесса Анджела Бердетт-Кауттс вышла замуж, что для Матери Англиканской церкви весьма неплохо.

И затем, когда они вдоволь насмеялись:

— Если у меня родится сын, можно, мы с Чарльзом назовем его твоим именем?

В конце 1879 года появился на свет Гарри Кеппел Брук.

«Его высочество Раджа планирует открыть музей, посвященный всем наиболее интересным породам нашей страны, и с этой целью правительство воздвигнет в Кучинге соответствующее строение...» - Писала в своей передовице «Саравак Газетт», экземпляр которой продавец прессы мистер Вонг красными гвоздиками прибил у двери.

На второго раджу неизгладимое впечатление произвели визит сэра Альфреда Рассела Уоллеса и давние разговоры в «санатории» Джеймса. Офицерам дальних гарнизонов велели использовать свои долгие ночные бдения для наблюдений за животными и даже их сбора в тропических лесах, Впрочем, музей был основан лишь восемь лет спустя и состоял не из зоологических коллекций, а из образцов туземного оружия.

Кроме земледелия или градостроительства, Белого раджу интересовало также национальное образование, и в начале 80-х в Кучинге появилась малайская, китайская и даже англиканская школа, хотя спасение от врагов заботило Чарльза гораздо больше, нежели вечное спасение. Особенное место в его образовательной программе отводилось даякам, ведь форсировать события нельзя было и здесь, чтобы не разрушить незаменимые ценности. Поэтому «просвещенный деспот» отверг противоречившую нормам местного адата идею женского образования: даякская женщина должна была оставаться в лесу, так как пребывание в Кучинге могло лишь ее унизить и развратить.

Если Джеймс был красивым деревом с колышущейся верхушкой, то Чарльза можно сравнить со скалой. Скала богата солями и минералами, но она тяжеловесна.

— Перестаньте объедаться, как скоты, и ваши животы не будут так расти. Никакого жеманства, понятно?.. И стойте всегда прямо - это укрепляет внутренние органы.

Безобразно объевшийся в обед одним бананом и чашкой чая мистер Скотт на пару секунд перестал скрипеть пером и поднял на раджу горестный взгляд. Когда сэр Чарльз Брук закрыл за собой дверь, по канцелярии пронесся вздох облегчения.

— Что он о себе возомнил? Принимает нас за лопающих сласти мальчишек?

— Нет, Скотт, гораздо хуже... Он считает нас ужасными жуирами, свиньями из Эпикурова стада, сынами великой вавилонской блудницы. А это непростительно, ибо стоит денег !..