Жорис-Карл Гюисманс - Собор

— Вот этого как раз нет. Я не получаю жалованья, следовательно, не ущемляю ничьих интересов, да я бы и не согласился на это. Единственная льгота, которую я имею от близости к его преосвященству, — не плачу за жилье, потому что квартирую бесплатно в епархиальном доме.

Да я и не мог бы иметь оклада, потому что содержание каноникам от правительства не существует с тех пор, как законом от 22 марта 1885 года постановлена постепенная отмена этих выплат. Отныне бюджетные средства на содержание служителей культа выделяются лишь тем, кто был назначен на свою должность до принятия закона; они понемногу уходят из жизни, и уже недалеко время, когда ни одно духовное лицо не будет получать денег от государства. В некоторых диоцезах вместо этих субсидий выплачивают деньги от благотворительных учреждений или, если угодно, пребенд. В Шартре таких нет. Хорошо еще, что капитул располагает кое-какими средствами, которые делятся между заштатными клириками; выходит на круг (год на год не приходится) около трехсот франков на душу, вот и все.

— Что же, с треб каноники не получают?

— Нет.

— Тогда я не понимаю, на что они живут.

— Если у них нет собственных средств, они живут беднее последнего рабочего в Шартре. Большинство тянет кое-как; некоторые служат в деревенских церквах или духовниками при монастырях, но это не дает почти ничего — франков двести, двести пятьдесят от силы. Есть один исполняющий должность генерального епархиального секретаря; это дает ему квартиру и жалованье франков до шестисот. Есть еще распорядитель Гласа Матери Божьей, местного праздника, он же и регент хора; некоторые, наконец, служат писцами в епархиальной канцелярии. В общем, каждый как-то умудряется обеспечить себе жилье и хлеб насущный.

— А что такое, собственно, каноник — каковы его обязанности, откуда взялась эта должность?

— Откуда взялась? Она была с незапамятных времен. Предполагают, что коллегии каноников существовали еще при Пипине Коротком; по крайней мере, известно, что в правление этого короля святой Хродеганг, епископ Метцский, собрал весь клир своей церкви, повелел им жить вместе в общем жилище, как в монастыре, и дал устав, включенный затем Карлом Великим в его капитулярий. Обязанности? Отправлять торжественные службы и возглавлять процессии. По-настоящему, все каноники обязаны прежде всего проживать там, где расположена церковь, в которой они служат, затем присутствовать на всех совершаемых там богослужениях и, наконец, по временам участвовать в собраниях капитула.

Правду сказать, их роль ныне сведена почти к нулю. Тридентский собор называл их Senatus Ecclesiae — церковным сенатом; тогда это был непременный совет при епископе. Теперь епископы их вообще ни о чем не спрашивают. Лишь когда архипастырская кафедра становится вакантной, у каноников появляется частичка прежних прерогатив.

В этих случаях капитул замещает епископа, но его права чрезвычайно ограничены! Не имея сам епископского достоинства, он не имеет и полномочий, с ним сопряженных. Вследствие этого он не может совершать таинств рукоположения и миропомазания.

— А если вакансия долго не закрывается?

— Тогда капитул просит соседнего епископа рукоположить семинаристов или конфирмовать детей. Словом, как видите, каноник не великая фигура!

Само собой, я сейчас не говорю о почетных канониках. У таковых нет никаких особенных обязанностей; они просто носят этот почетный титул, позволяющий им, с разрешения епископа (в том случае — что бывает часто, — когда они сами подчинены другой епархии), носить фелонь.

Что касается собственно шартрского капитула, он был основан в VI столетии святым Любеном. Тогда он насчитывал семьдесят два каноника; потом их становилось больше: перед революцией каноников было семьдесят шесть, в том числе семнадцать должностных лиц: старейшина, вице-старейшина, регент, вице-регент, великий архидиакон Шартрский, архидиаконы Бос-ан-Дюнуа, Дрё, Пенсере, Вандома и Блуа, казначей, канцлер, прево Нормандии, прево Мезанже, прево Энгре, прево Анвера и каноник капитула. Эти пастыри, по большей части благородного происхождения и богатые, были питомником епископата и владели всеми домами вокруг собора; они жили сами по себе своим общежитием, занимались историей, богословием, каноническим правом… А ныне все в полном упадке…

Аббат умолк, покачал головой и продолжил:

— Что ж, вернусь к тому, с чего начал. Естественно, мне было не по себе от недружелюбия, которое мне выказали, как только я приехал. Как я уже говорил вам, мне пришлось умирить много предубеждений. Кажется, мне это удалось. И еще я благодарю Бога, что послал мне чудесного помощника — соборного викария; он мужественно защищал меня пред своими собратьями. Аббат Плом — вы знакомы?

— Нет.

— Это умнейший, образованнейший человек, почитающий мистику и превосходно знающий собор; он от него без ума, изучил в нем каждый уголок.

— Вот как? Тогда этот викарий мне очень любопытен. Погодите, быть может, он в числе тех, кого я уже приметил? Как он выглядит?

— Маленького роста, молодой, бледный, немножко рябой, волосы расчесаны на пробор; он носит очки, приметные по такой черте: дужка на носу у них в форме коромысла или, лучше сказать, похожа на ноги всадника.

— Знаю, знаю такого!

Оставшись один, Дюрталь неспешно думал о викарии; он часто видел его и в храме, и на площади.

Конечно, размышлял он, судя по внешности, всегда рискуешь ошибиться, но до чего же эта избитая истина верна, когда имеешь дело с духовными лицами!

Этот аббат Плом похож на испуганного дьячка; вечно мечтает невесть о каких небесных мигдалах; такой неуклюжий, такой растяпистый… А он, оказывается, ученый, любит мистику и влюблен в собор!

Нет, священника никогда нельзя оценивать по лицу. Теперь мне предопределено жить в этом кругу; значит, надлежит отбросить все предвзятые мнения; сначала местных пастырей надо узнать, а уж потом позволять себе суждения про них.

На самом деле, размышлял про себя Дюрталь, задумчиво сидя на маленькой площади, никто не знает точно, откуда произошла форма готических соборов. Тщетно археологи с архитекторами перебирали одну гипотезу, одну систему за другой; они согласны, что существовало восточное влияние на романский стиль, и это действительно можно доказать. С тем, что романское искусство восходит к латинскому и византийскому, с тем, что оно, по формулировке Кишра, «стиль, который перестал быть римским, хотя удержал в себе много римского, и еще не стал готическим, хотя в нем уже есть нечто готическое», я соглашусь. Кроме того, если изучить капители, зарегистрировать их контуры и рисунок, можно заметить, что они гораздо больше похожи на ассирийские и персидские, нежели на римские, византийские и готические; но с утверждениями относительно предков самого стрельчатого стиля дело обстоит совсем иначе. Одни уверяют, что остроконечная арка существовала в Египте, Сирии и Персии, другие рассматривают ее как ответвление сарацинского и арабского искусства, и при том, несомненно, нет ничего менее доказанного.