Жорис-Карл Гюисманс - Собор

Это ли не образ Шартрской пещеры и колодезя Святых Крепких?

С другой стороны, заметьте, что громы всегда выбирают не старую колокольню, а новую; как я думаю, никакая метеорологическая причина не может объяснить такое предпочтение, но когда внимательно рассматриваю оба шпиля, бываю поражен, как изящен кружевной орнамент со стороны грациозной, элегантной новой башни. На другой же нет ни орнамента, ни кружев, одна чешуйчатая кровля, как на воине в доспехах; она скромна и сурова, горделива и мощна. Поистине можно сказать, что одна башня женственна, другая же принадлежит к мужскому полу. А если так, не может ли одна символизировать Богородицу, другая же Сына? В этом случае мой вывод не отличается от того, что изложил сейчас господин аббат: виновник пожара — Змий, ярящийся на Ту, что имеет власть стереть его главу.

— Попробуйте филейчика, друг наш, — сказала г-жа Бавуаль, войдя с бутылкой в руках.

— Нет, благодарю.

— А вы, господин аббат?

Аббат Плом поклонился и покачал головой:

— Вы же совсем ничего не едите!

— Как ничего не ем! Признаюсь вам, мне даже немного стыдно, что я так хорошо отобедал, а ведь только сегодня утром я читал в житии святого Лаврентия, архиепископа Дублинского, что у него на трапезу всего-то и было что кусок хлеба, омоченный в щелоке.

— Зачем?

— Чтобы говорить, подобно царю Давиду, что он питается пеплом, ведь в щелоке есть угольная пыль. Вот пиршество кающегося; оно совсем не похоже на то, что было сегодня у нас, — со смешком закончил речь аббат.

— Что ж, дорогая госпожа Бавуаль, вы смущены? — сказал аббат Жеврезен. — Значит, еще не привыкли к настоящему сладострастию строгого поста; вы у нас лакомка, вам подавай воды или молока, чтобы размочить сухарик.

— Помилуйте, — серьезно добавил Дюрталь, — святые еще и не так гуляют. Помнится, я читал в житии блаженной Екатерины Кордовской, что она щипала траву без помощи рук вместе с ослами.

Г-жа Бавуаль, словно не понимая, что ее друзья шутят, ответила:

— Мне Господь никогда не велел посыпать галетки пеплом или щипать траву… Если Он скажет, я так, конечно, и буду делать… однако…

У нее было такое кислое лицо, что все расхохотались.

— Словом, — вернулся к разговору аббат Жеврезен, — нынешний собор построен в XII–XIII веке, не считая, конечно, новой башни и многих деталей.

— Да-да.

— А имена зодчих, его построивших, неизвестны?

— Как и почти всех строителей древних храмов, — ответил аббат Плом. — Можно, впрочем, предположить, что в XII–XIII веке работами в нашем храме руководили бенедектинцы из аббатства Тирон, ведь в 1117 году этот монастырь открыл подворье в Шартре; кроме того, мы знаем, что в обители было тогда больше пятисот монашествующих, наученных всем ремеслам, что там было много скульпторов и иконописцев, каменотесов и каменщиков. Так что вполне естественно думать, что именно монахи, выселенные в Шартр, начертили план собора Богоматери и привели с собой артели художников, изображение которых мы видим на одном из витражей абсиды: люди в мохнатых колпаках, похожих на рукавные мешки, вытесывают и отделывают статуи царей.

В начале XVI века их работу продолжил Жеан Ле Тесье по прозвищу Жеан из Боса: он автор северной, так называемой Новой, колокольни и убранства той части внутри храма, что заключает в себе скульптурные группы вокруг клироса.

— И что же, никто и никогда так и не выяснил имени одного из первых архитекторов, первых скульпторов, первых витражистов этого собора?

— Искали много; я лично могу вас уверить, что не жалел ни времени, ни трудов, но все напрасно. Вот что мы знаем: на верхушке южной колокольни, так называемой Старой, возле проема, выходящего прямо на шпиль Новой башни, разобрали такую надпись: «Арман, 1164». Чье это имя: архитектора, рабочего или ночного сторожа, стоявшего на посту в тот год? — теряемся в догадках. Кроме того, Дидрон на пилястре западного портала, над разбитой головой мясника, убивающего быка, прочел имя «Рогерус», выцарапанное почерком XII века. Кто он был: архитектор, скульптор, жертвователь на этот фасад, мясник? Еще одна подпись, «Робир», также выбита на цоколе статуи, на северном портале. Что за Робир? Никто не знает ответа.

С другой стороны, Ланглуа упоминает стекольщика XIII века Клемана из Шартра: он прочел его подпись Clemens vitrearius Carnutensis на одном из окон Руанского собора; да, конечно, родился он в Шартре, но до заключения, к которому склоняются некоторые, что именно этот Клеман расписал витражи собора Божьей Матери, еще далеко. Во всяком случае, у нас нет никаких данных ни о его жизни, ни о работе в нашем городе. Еще мы можем указать, что на одном из стекол нашего храма значится «Петрус Бал». Кто он — донатор или художник? Сокращенное это имя или полное? Мы и здесь должны сознаться, что ничего не знаем.

Еще добавим, что обнаружили двух товарищей Жеана из Боса: Тома Ле Вассера, который помогал ему строить новый шпиль, и некоего сьёра Бернье, имя которого значится в старых счетах; что из старинных контрактов, отрытых г-ном Лекоком, мы знаем, что лучшие из групп, украшающих крышу над алтарем, изваял парижский мастер Жеан Сула; упомянем вслед за этим изумительным скульптором других, уже не столь замечательных, ибо у них уже вновь проявляется дух язычества и начинается пошлость: орлеанского мастера Франсуа Маршана и Никола Гибера из Шартра, и это примерно все свидетельства о настоящих художниках, работавших в Шартре с XII по первую половину XVI века, которые заслуживают упоминания.

— Ну да, после их мастеров имена дошедших до нас ремесленников только вгоняют в краску: какой-то Тома Буден, Легро, Жан де Дьё, Беррюе, Тюби, Симон Мазьер посмели продолжать работу Сула! Луи, архитектор герцога Орлеанского, опошливший и обезобразивший клирос; омерзительный Бридан, к презренной радости кое-каких каноников поставивший здесь напыщенную, никуда не годную глыбу «Успения»!

— Увы! — вступил в разговор аббат Жеврезен. — И каноники же сочли нужным разбить два древних витража клироса, заменив их простыми стеклами, чтобы группа этого Бридана лучше освещалась!

— Вы есть больше не хотите? — спросила г-жа Бавуаль.

Гости покачали головами; она убрала сыр, варенье и принесла кофе.

— Я вижу, вам очень нравится собор; что ж, буду рад помочь вам его осмотреть подробно, — предложил Дюрталю аббат Плом.

— С превеликим удовольствием, господин аббат; он и впрямь буквально преследует, сводит меня с ума! А вы, конечно, знаете теорию Кишра о готике?

— Знаю, и думаю, что она верна. Я тоже убежден, что особенность и сущность романского стиля в первую очередь — свод, заменивший кровлю на стропилах, а отличительная черта готики не стрельчатая арка, а аркбутан [7].