Жорис-Карл Гюисманс - Собор

Кроме двух, стоящих у самого прохода, Иоанна Крестителя и Иосифа Прекрасного, все остальные нам знакомы. Они есть и в Амьене, и в Реймсе, а припомните-ка Симеона, Богородицу, святую Анну из Реймса! Богоматерь с невинной, безупречной прелестью подает Младенца кроткому и задумчивому Симеону в облачении первосвященника; у святой Анны (ее фигура в том же роде, что святой Иосиф и один из ангелов того же Царского портала рядом со статуей святого Никазия с разбитой головой) — у святой Анны лицо веселое, хитроватое, хотя и немолодое; острый подбородок, большие глаза, заостренный нос — она похожа на дуэнью, лукавую и симпатичную. Да и вообще скульпторам удавались неопределенные, необычные выражения лиц. Вы, я думаю, помните парижскую Богоматерь, которая младше этих, видимо, на столетие? Она почти некрасива, но так незаурядна веселая улыбка на ее грустных губах! Если глядеть с одной стороны, она ласково и почти насмешливо улыбается Младенцу. Как будто Она ждет, когда Он пролепечет что-то забавное: это молодая мать, еще не привыкшая к ласкам сына. Взгляните с другой стороны, и улыбка, готовая явиться, исчезает. Рот кривится, словно вот-вот Она заплачет. Быть может, скульптор, которому удалось передать на лице Богоматери противоположные чувства безмятежности и страха, желал выразить для нас и радость о Рождестве, и прозрение скорбей Голгофы. Итак, в едином образе запечатлены и Матерь Скорбящая, и Матерь Веселия, предвосхищены, не зная о том, Богоматерь Ла-Салетт и Богоматерь Лурдская.

Но все это не стоит живого и гордого, столь личностного и вместе с тем столь мистического искусства XII столетия — искусства Царского портала собора в Шартре!

— Кто-кто, а я не стану с вами спорить, — сказал аббат Плом. — Что ж, мы познакомились с преобразовательными фигурами по левую руку от святой Анны; перейдем теперь к пророкам по ее правую руку.

Первый здесь Исаия, стоящий на пьедестале в виде спящего Иессея, и побег древа Иессеева, коренящийся здесь, проходит между стопами пророка, а ветви предков Девы по плоти и по духу, подымаясь и расширяясь, заполняют все четыре кордона центрального архивольта [56]. Рядом с ним Иеремия, помышляющий о Страстях Господних, сложивший горестную жалобу, читаемую в пятом чтении второго ночного канона Страстной субботы: «Проходящие путем! взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь?..» [57]; далее Симеон с Младенцем Иисусом на руках: старец предвидел и Его приход, и страдания Богородицы на Лобном Месте; Иоанн Креститель и, наконец, апостол Петр, на одежду которого стоит обратить внимание: он скопирована с папского одеяния XIII века.

С каким тщанием выделаны эти аксессуары! Оцените, как переданы сандалии, перчатки, шитый саккос, стихарь, епитрахиль, мантия, омофор с шестью крестами, тиара, ее конусовидный шелковый верх с золотым шитьем, нагрудник; все отчеканено и гильошировано, будто ювелиром.

— Да, конечно, но насколько же превосходит всех своих сородичей с этого портала Иоанн Креститель! Какое мастерство в его впалых щеках, изможденном лице, настолько же выразительном, насколько невнятны все прочие! Это уже не условность, не повторение пройденного. Он стоит дикий и кроткий; борода, как зубцы погнутой вилки, сам тощ, одет в верблюжью шкуру; мы слышим его речь; он прижимает к груди агнца с копьевидным крестом и нимбом вокруг головы, и тем говорит. Статуя превосходна; очевидно, что она принадлежит не тому же скульптору, что изваял Авраама или даже его соседа по пьедесталу — Самуила. Самуил словно передает ягненка, понурившего голову, равнодушному Давиду; это какой-то мясник, показывающий товар лицом, взвешивающий его, предлагающий пощупать, выжидающий продать подороже. Какая разница с Предтечей!

— Тимпан над вратами нас не особенно порадует, — продолжал свою речь аббат. — Об Успении, Вознесении и Увенчании Девы Марии приятней читать в «Золотой легенде», а не по этим барельефам: они просто краткий ее пересказ.

Перейдем к левому боковому проему.

Он сильно испорчен, находится в весьма плачевном состоянии, почти разрушен. Большая часть его главных скульптур утрачена. Кажется, здесь, как в Париже на Царском портале и в Реймсе на южном, были изображения Церкви и Синагоги, а также Лия и Рахиль, жизнь деятельная и молитвенная; эпизоды, с ними связанные, мы увидим на архивольте.

Из сохранившихся лиц три: Богородица, Елизавета и пророк Даниил — считаются шедеврами.

— И не по заслугам! — воскликнул Дюрталь. — Они угрюмы, драпировки холодны, одежды исполнены как греческие пеплумы; от них уже слегка попахивает Возрождением.

— Как вам будет угодно. Но что вправду захватывает, так это сюжеты, представленные на арках третьего яруса этого проема. Сам по себе тимпан с изображениями Рождества Христова, пробуждения пастухов в Вифлееме, сновидения и поклонения волхвов, попорчен и развалился от времени, да и не такой он мастерский, чтобы об этом много тосковать.

Но рассмотрите внимательно дуги архивольта: они образованы четырьмя рядами изображений. Раньше всего, на первой дуге, цепочка из десяти ангелов, несущих роги; далее: на второй притча о мудрых и безумных девах; на третьей сцены психомахии, то есть сражения пороков с добродетелями; на четвертой двенадцать цариц, символизирующих двенадцать плодов духовных. Теперь задержимся перед нервюрой, обрамляющий самый верхний свод портала; полюбуйтесь чудными маленькими скульптурками, изображающими занятия жизни деятельной и жизни молитвенной.

Слева жизнь деятельная, представленная в облике добродетельной жены из последней главы Притчей. Она моет шерсть в корыте, рвет и треплет лен, чешет его, прядет веретеном, сматывает в клубок.

Справа жизнь молитвенная: женщина молится с закрытой книгой, раскрывает ее, читает, закрывает и размышляет, учит наизусть, входит в экстаз.

Наконец, вот тут, в последнем ряду резьбы, протянувшемся снаружи вдоль аркады портала, самой близкой к нам, лучше всего видимой, четырнадцать статуй цариц, опершихся на щиты; раньше у них были и знамена. О смысле этих фигурок долго спорили, особенно о второй слева, отмеченной надписью, выбитой в камне: Libertas. Дидрон видел в них добродетели домашние и добродетели гражданские или общественные, но окончательно решила этот вопрос самая ученая и остроумная из современных исследователей символики, г-жа Фелиси д’Эйзак; в очень полезной брошюре об этих статуях и животных тетраморфа, вышедшей в 1843 году, она неопровержимо доказала, что эти государыни не что иное, как четырнадцать небесных блаженств по описанию святого Ансельма: Красота, Свобода, Честь, Радость, Наслаждение, Поспешение, Сила, Согласие, Дружество, Долголетие, Могущество, Здоровье, Надежность, Благоразумие.