Николай Чебаевский - Если любишь

— Значит, дурная моя сила? — переспросил он хрипло. — Спасибо! Верно, я тоже думаю — дурная. Ишачил весь день за троих, не прятался за юбки, — он свирепо глянул в сторону Максима с Ланей, — и в дураках остался. Хватит с меня на сегодня!

Дина, подгребавшая сено невдалеке от стога, видела всю эту сцену, слышала каждое слово. Ее взяла оторопь, когда Тихон устремился к ней, кажется, она даже охнула тихонько. Тихон, вымахивая каждый шаг по два метра, пронесся мимо Дины, едва не сбив ее с ног, и скрылся в кустах.

Опешила не одна Дина. Даже Трофим Егорович кашлянул несколько раз кряду, словно поперхнулся сенной трухой. Но, прокашлявшись, сказал спокойно, будто ничего не случилось:

— Давайте, ребятки, шевелиться поживей! Тучи над тайгой табунятся, кабы дождя не натянуло. Сейчас нам старинные вилы помогут лучше, чем самый передовой язык!..

Все захохотали, энергично взялись за дело. Максим стал метать сено вместо Тихона. Силы у него было поменьше, он не мог поднимать на вилы по копне, зато подавал пласты Трофиму Егоровичу чаще. И дело пошло не хуже, чем тогда, когда «запевалой» был Тихон. О неприятной стычке все как будто забыли.

Одной лишь Диной овладело нерадостное настроение. Чувство это не было для нее новым. Уже с полгода все кругом стало серым, неинтересным.

Поездка в колхоз, первый в жизни день на сенокосе немножко всколыхнули Дину, заставили на время забыть о себе. Но только на время. Светлая, открытая любовь Лани и Максима вызвала зависть, защемило в груди. А расскандалился Тихон — у Дины опустились руки.

Пусть не над ее слабостью насмехался Тихон, все равно это угнетающе подействовало на нее. Она, а не Максим действительно беспомощна, никому не нужна, всем только мешает. Всем весело, хорошо, а она вот оказалась на отшибе.

— Плохо у вас грабли ходят. Тяжело без сноровки, — раздался рядом сочувственный голос. Угнетенная своими мыслями, Дина не заметила, как к ней подошла Ланя.

— Ничего, не сразу все в руки дается. Попробуем-ка вместе сгребать валок, — продолжала между тем Ланя. — Держите грабли свободнее. Черенок не сжимайте сильно, чтобы мозоли не набить зря.

«Оставьте меня в покое!» — хотелось сказать Дине. Но у Лани было такое приветливое лицо, так сочувственно смотрели ее голубые глаза, что язык не повернулся сказать это. Дина молча кивнула: хорошо, мол, будем сгребать вместе.

— Начинайте вот так. Подхватывайте одновременно со мной.

Грабли замелькали в проворных руках Лани. Дина едва поспевала за ней. Но странное дело, потому ли, что Ланя успевала каждый раз перехватить всю тяжесть валка на свои грабли, или увлекал сам темп, но работать стало, как и утром с Тихоном, гораздо легче. И даже в груди сделалось просторнее.

— Вас Ланей зовут? — спросила Дина немного погодя, когда они переходили от одного валка к другому. — Какое красивое имя!

— Красивое? — рассмеялась Ланя. — Я, наоборот, на родителей обижалась. Считала, слишком старинное и неуклюжее имя дали — Евлампия.

— И Евлампия неплохо звучит, но Ланя — очень хорошо. Что-то светлое, легкое слышится. И очень вам подходит — вы тоже вся какая-то легкая, ясная…

Ланя рассмеялась.

— Но откуда у вас эта ясность, легкость? Тихон говорил, вы сирота. Значит…

— Как раз это-то ничего и не значит! — поспешно, с заметным неудовольствием сказала Ланя. — У Тихона отец с матерью живы, но он больше моего сирота.

— Что-то непонятно.

— Сразу не поймешь и не объяснишь. Поживете у нас подольше, может, и разберетесь. А пока не будем об этом… — Ланя нахмурилась. Вернее, она попыталась сделать это, но не сумела придать лицу пасмурное выражение. Она лишь как-то по-детски насупилась, сложила губы трубочкой. Вышло не угрюмо, а забавно. Дина поняла: Ланя совсем не умеет притворяться.

Поработали, однако, недолго. Ланя взяла Дину за руку, посмотрела на ее «звездочку» — который час?

— Скоро дойка, — вздохнула она с сожалением. — Ехать надо. А так не хочется!

— Разве вы не любите свою работу? — удивленно спросила Дина.

— Работу? — удивилась в свою очередь Ланя. — Не хочется мне от людей уезжать…

— От людей… — повторила Дина. А сама подумала: «От Максима, наверно… Хотя что ж тут такого — и от Максима и от людей. Вот и мне почему-то не хочется, чтобы Ланя уезжала»…

Вдруг Дина охнула. Повернув ее руку, чтобы лучше рассмотреть, сколько осталось в запасе минут, Ланя нечаянно взялась за водянистую мозоль, которую Дина набила граблями на ладони.

— Такие мозоли — и работать! — воскликнула Ланя. — Почему ты раньше не сказала?

— Я ничего не чувствовала, только жгло немножко, — смущенно произнесла Дина.

— Бросай грабли! А то еще чуток поработаешь, мозоль лопнет — завтра в руки ничего не возьмешь. А за ночь этот волдырь подсохнет, новая кожица под ним появится — и все будет в порядке. Только помни — грабли не сжимай чересчур, тогда не будешь мозоли набивать, — незаметно переходя на «ты», делала наставления Ланя.

Дина возразила нерешительно:

— Неудобно. Другие будут работать, а я…

— Разве лучше, если и завтра, и послезавтра не сможешь работать? — Ланя отобрала у Дины грабли, объявила требовательно: — Отдыхай! А то ягоды иди собирай на ужин ребятам. Я комсоргу вашему все объясню.

Ланя мигом сбегала к мотоциклу, притащила и вручила Дине большую плетеную корзину из-под продуктов.

— Наберешь полную — хватит!

Стреляя сизым дымком, мотоцикл умчал доярок. А Дина, повесив корзину на согнутую в локте руку, пошла по кошенине вдоль косогора.

Островки клубничника виднелись под ногами всюду. В июле Дина, наверное, смогла бы набрать и такую корзину. Теперь же, несмотря на позднюю весну, задержавшую рост трав и ягодников, клубника в основном уже сошла. Среди резных листочков лишь кое-где висели, склоняясь к самой земле, переспелые, карминного цвета ягодки. Сорвешь, сунешь в рот — сразу тают на языке, но нет уже неповторимого летнего аромата, какой бывает у клубники в самый налив. Отдают ягоды на вкус чем-то перебродившим, винным.

Правда, когда Дина перешла на северный склон, оставленный некошеным из-за обилия твердого, как проволока, гороховника, в траве стала попадаться крупная и сочная клубника. Обрадовавшись находке, увлекшись сбором ягоды, девушка забыла обо всем на свете. Незаметно для себя она перешла через гриву, оказалась на противоположном ее склоне. Потом спустилась в лог, двинулась по нему и вышла к маленькой речушке с низкими берегами, густо поросшими кустами смородины.

Алтайская дикая смородина славится вкусом и обилием ягоды. Приди на такую речку в урожайный год — только ахнешь от удивления. Отяжеляя ветки, склонившись до самой воды, висят гроздья крупных, как виноград, черных ягод. А если примостится куст на отмели посреди речки, где и влаги, и солнца, и питательного лёсса для него в избытке, там уже, кажется, не кисти, не гроздья висят на нем, а весь он сверху донизу усыпан ягодой.