Шарлотта Йондж - Наследник имения Редклиф. Том первый

— Да-съ. А мы совершенно измучились, отвѣчая на ихъ разспросы: гдѣ сэръ Гэй? что нимъ случилось? Отчего его нѣтъ?

— Это ужасно! продолжалъ Гэй, смѣясь и воображая, что опекунъ съ нимъ шутитъ. Лэди Эвелина! воскликнулъ онъ, вскакивая со стула при входѣ ея:- здравствуйте! Вы какъ разъ пожаловали кстати; раскажите хоть вы мнѣ что нибудь о балѣ. Всѣ эти господа хранятъ глубокое молчаніе на счетъ его.

— Вы не стоите, чтобы вамъ о томъ разсказывали, надменно отвѣчала Эва. Неужели васъ совѣсть не мучаетъ?

— Будетъ мучить, увѣряю васъ, если вы мнѣ подробно его опишете.

— Я вамъ ни слова о немъ не скажу. Я вамъ въ тюрьму отправлю. Морицъ и всѣ офицеры говорятъ тоже самое, что я, — заключила молодая лэди, принимая видъ оскорбленной королевы.

— Слушайте! Слушайте! Эвелина осуждаетъ кого-то на тюремное заключеніе! закричалъ Чарльзъ.

— Погодите только, увидите, что офицеры вамъ скажутъ! горячилась она.

— Эге! и когда жъ меня поведутъ въ тюрьму? спросилъ Гэй.

— О Падди! Падди! [5] Онъ этимъ прозвищемъ намекалъ на ирландское происхожденіе Эвелины, которая, какъ всѣ ея соотечественницы, не могла ничего разсказывать, безъ того, чтобы не преувеличить. воскликнулъ Чарльзъ, и все общество покатилось со смѣху.

— А Лора, кажется, серьезно повѣрила, что Гэя посадятъ въ тюрьму, замѣтилъ Чарльзъ, когда всѣ успокоились. Посмотрите, какая она мрачная. Это плохой знакъ!

— Полно, Чарльзъ! торопливо возразила Лора, досадуя, что ея серьезное выраженіе лица было замѣчено. Она вся вспыхнула и сконфузилась еще болѣе.

— Ну, Лора, разскажите хоть вы, кто были ваши кавалеры? началъ приставать къ ней Гэй.

— Вотъ досада-то! подумала она. Чего тутъ проще отвѣтить, а мои глупыя щеки такъ и горятъ; онъ пожалуй вообразитъ, что я краснѣю, потому что онъ со мною заговорилъ. Кто были мои кавалеры? повторила она громко. Сначала Морицъ, потомъ Филиппъ.

Странно показалось Эвелинѣ и Эмми, что она назвала только двоихъ. Въ этотъ день только и было толку, что о балѣ.

Гэю пришло только на слѣдующее утро расплачиваться въ Броадстонѣ за преступленіе свое передъ тамошнимъ обществомъ. Вернувшись домой, онъ нашелъ гостиную, полную дамъ. Мистриссъ Эдмонстонъ сейчасъ;ке замѣтила по выраженію его наморщеннаго лба, дрожащихъ губъ и легкаго заиканія, что онъ встревоженъ и хочетъ поговорить съ нею. Съ трудомъ отдѣлалась она отъ мистриссъ Броанлау, но не успѣла дверь за нею затвориться, какъ прибѣшолъ мужъ съ письмомъ, требуя, чтобы она прочла его и потолковала съ нимъ. Гэй ушелъ, не желая имъ мѣшать, и началъ бѣгать взадъ и впередъ по террасѣ. Въ это время Эмми возвращалась съ поля и подошла къ калиткѣ сада; онъ кинулся отпирать ее.

— Что съ вами? спросила она, взглянувъ на его лицо.

— Ничего особеннаго! я жду вашу маменьку. Я попалъ въ бѣду, вотъ и все.

— Неужели? Какъ мнѣ васъ жаль! сказала она кротко и, боясь показаться любопытной, не стала болѣе разспрашивать его, но молча направилась къ дому.

— Не жалѣйте меня! заговорилъ Гэй. Я самъ во всемъ виноватъ, хотя, по правдѣ сказать, не вполнѣ понимаю, въ чемъ именно состоитъ моя вина. Это все тотъ балъ. Ну, могло ли мнѣ придти въ голову, чтобы въ обществѣ стали интересоваться, пріѣду я или нѣтъ?

— Мы очень чувствовали ваше отсутствіе, увѣряю васъ! сказала Эмми.

— Объ васъ говорить нечего, вы меня любите, какъ родные. А другимъ-то, что за дѣло до меня? Теперь оказывается, что я оскорбилъ всѣхъ и каждаго.

— Ну, такъ и есть, замѣтила Эмми:- мама не даромъ боялась, чтобы изъ этого не вышло непріятности,

— Слѣдовало бы мнѣ тогда ѣхать съ нею! Пришло же мнѣ въ голову перевоспитывать себя въ этотъ вечеръ! Вѣдь воображалъ, что долгъ свой исполню, а теперь вижу, что вездѣ виноватъ самъ.

— Что же такое случилось? спросила Эмми, повернувшись къ нему лицомъ. Она ужъ стояла на порогѣ дома.

— Какъ что? Я въ Броадстонѣ встрѣтилъ перваго мистера Гордонъ. Онъ, какъ вашъ отецъ, говоритъ все шутками, я иначе его словъ и не понялъ. Такъ, напримѣръ, онъ объявилъ, что на меня дотого всѣ бѣсятся, что онъ удивляется, какъ я дерзнулъ показаться въ городѣ. Я отправился къ Лазселю, гдѣ засталъ доктора Мэйрнъ.

— Мы васъ ждали къ обѣду, сказалъ онъ мнѣ:- а вы, какъ а слышалъ, и на балъ не удостоили явиться? Я ему разсказалъ, въ чемъ дѣло, онъ остался очень доволенъ и посовѣтовалъ мнѣ пойдти съ объясненіемъ къ полковнику Дэну. Я конечно его послушался, иду туда, встрѣчаю у крыльца Морица де Курси. — Аа-а! Морвиль! это вы? крикнулъ онъ, увидавъ меня. А я думалъ, что вы сляжете мѣсяца на полтора, подъ предлогомъ горячки. Какъ товарищъ, совѣтую вамъ, отправляйтесь скорѣе домой и скажитесь больнымъ: другаго извиненія вамъ нельзя придумать. Знаете ли вы, что въ эту минуту я считаюсь измѣнникомъ, потому что разговариваю съ вами! Каково, Эмми? Я было присталъ къ нему, требуя объясненія этихъ словъ, но вѣдь это такая взбалмошная голова, что съ ней ничего не подѣлаешь. Торндаль, встрѣтившись со мной, поклонился очень сухо и сейчасъ же перешелъ на другую сторону улицы — ясное доказательство, что и Филиппъ тоже бы сдѣлалъ. Я немедленно отправился къ капитану, чтобы отъ него узнать порядкомъ, что все это значитъ.

— Что жъ? были вы у него? спросила Эмми, слушавшая разсказъ Гэя съ большимъ участіемъ. Она невольно улыбалась юмористическому тому и выразительной мимикѣ, съ которыми Гэй передавалъ ей все дѣло.

— Да, былъ. Филиппъ принялъ меня очень — очень….

— Милостиво, докончила Эмми.

— Именно такъ. Но вышло то, что мы никакъ другъ друга понять не могли. Онъ готовъ былъ, кажется, простить меня. Одно, въ чемъ я никакъ не могъ его разувѣрить — не понимаю, съ чего онъ это взялъ — это въ томъ, что я остался дома вовсе не въ пику кому нибудь. Онъ не соглашался даже объяснить мнѣ, съ кѣмъ именно я поссорился, чтобы пикироваться. Какъ я къ нему ни приставалъ, онъ твердилъ свое: сами знаете, съ кѣмъ.

— Ахъ, какъ досадно! На кого же онъ намекалъ?

— Рѣшительно не понимаю. Подозрѣвать даже ничего не могу. Какъ я передъ нимъ ни распинался, увѣряя, что меня ровно никто не оскорбилъ, но онъ несъ свое, настаивалъ, что знаетъ все, даже лучше меня, и предлагалъ свои услуги, говоря, что можетъ примирить насъ.

— Этого не доставало! Ахъ! какой онъ гадкій!

— Эмми, не потакайте мнѣ. Онъ вѣрно имѣлъ оснонаніе, чтобы такъ говорить, а я вышелъ изъ себя, вспомнилъ старую привычку. Онъ спокойно меня уговаривалъ, а я злился, какъ съумасшедшій. Мы едва не дошли до серьезной ссоры. Боже мой! Боже мой! Я вѣчно останусь тѣмъ же — безумцемъ, взбалмошнымъ Морвилемъ!

— Гэй, вѣрно у васъ ужъ такая натура. Какъ только васъ кто нибудь подожжетъ, вы тотчасъ выходите изъ себя. Я увѣрена, что Филиппъ взбѣсилъ васъ своимъ хладнокровнымъ тономъ авторитета! замѣтила Эмми.