Шарлотта Йондж - Наследник имения Редклиф. Том второй

Въ тотъ день, какъ Гэй ждалъ отвѣта отъ опекуна, онъ отправился съ однимъ изъ своихъ товарищей Гарри Грэхамъ въ домъ Гэнлея, чтобы узнать, нѣтъ ли тамъ чего съ почты на его имя.

Слуга доложилъ имъ, что барыня дома, проситъ ихъ войдти и взять свои письма. Молодые люди остановились въ передней, гдѣ на мраморномъ столѣ лежало нѣсколько пакетовъ; пока лакей побѣжалъ въ гостиную, а затѣмъ на верхъ, ища повсюду мистриссъ Гэнлей, Гэй поспѣшно схватилъ одинъ конвертъ, адресованный на его имя, сорвалъ печать и началъ пробѣгать письмо, писанное знакомымъ почеркомъ мистера Эдмонстона. Гарри Грэхамъ взялъ какую-то газету, какъ вдругъ Гэй громко крикнулъ:

— Это что значитъ? Что онъ тутъ толкуетъ?

Товарищъ его поднялъ глаза и остолбенѣлъ. Лицо молодаго Морвиля побагровѣло, жилы на лбу и на вискахъ напружились, глаза метали искры. Въ эту минуту Гэй былъ живой портретъ своего дѣда.

— Морвиль! Что съ тобой? спросилъ Гарри.

— Это невыносимо! это оскорбительно! Какъ онъ смѣетъ со мной такъ обращаться! кричалъ Гэй, горячась все сильнѣе и сильнѣе. — Доказательствъ требуетъ, — что выдумалъ! Съ ума онъ сошелъ, кажется. Чтобы я ему признался! А-а! такъ вотъ это что? прибавилъ онъ, дочитавъ все письмо до конца. — Вижу, вижу! это всѣ штуки Филиппа. Этотъ фатъ суетъ свой носъ всюду. Ужъ я съ нимъ раздѣлаюсь! и Гэй погрозился кулакомъ. Клеветать на меня!… Онъ дошелъ дотого мѣста, гдѣ говорилось объ Эмми. Нѣтъ! это ужъ превосходитъ всѣ границы! Я ни покажу, что значитъ оскорблять меня! заключилъ онъ въ бѣшенствѣ.

— Что съ тобой Морвиль? повторилъ Гарри. — Вѣрно опекунъ не въ духѣ?

— Мой опекунъ болванъ. Я его не осуждаю, онъ не виноватъ, но я видѣть не могу, что имъ вертятъ, какъ игрушкой. Его тамъ за носъ водятъ, злоупотребляютъ слабостью его характера, чтобы клеветать на меня, обвинять ни за что. Нѣтъ! я потребую отъ этого господина полнаго отчета!…

Голосъ Гэя охрипъ, лицо его изъ багроваго превратилось въ мертвенно-блѣдное; жилы на лбу попрежнему были напружены; онъ замолчалъ, но это наружное спокойствіе придавало что-то ужасное его внутренней бурѣ.

Гарри Грэхамъ былъ пораженъ его видомъ и не говорилъ ни слова. Въ то время, когда Гэй кончалъ послѣднюю угрозу, мистриссъ Гэнлей, тихо спустившись съ лѣстницы, остановилась передъ нимъ, и начала что-то говорить! Гэй снова вспыхнулъ, поклонился ей очень сухо и, удерживая дрожащій голосъ, сказалъ:

— Извините меня, я сейчасъ получилъ оскорбительное, то есть непріятное письмо, — поправился онъ, и вышелъ вонъ изъ дому.

— Что такое случилось? — спросила мистриссъ Гэнлей, притворившись удивленной, хотя письмо Филиппа, полученное ею въ это же утро, а главное, отрывочныя восклицанія Гэя, которыя она ясно слышала, медленно и осторожно спускаясь по винтовой лѣстницѣ изъ своей спальни, все вмѣстѣ очень хорошо объяснило ей происшедшую сцену.

— Право, не знаю, — возразилъ Грэхамъ. — Какой-то сплетникъ вмѣшивается, кажется, въ дѣла Морвиля съ его опекуномъ. Не желалъ бы я быть на его мѣстѣ въ эту минуту! Дѣло, кажется, скверное. Я никогда не видывалъ такого припадка бѣшенства, какъ у него. Пойдти мнѣ лучше за нимъ, а то пожалуй не случилось бы съ нимъ чего?

— Надѣюсь, что вы не осуждаете его опекуна, — сказала мистриссъ Гэнлей, удерживая Гарри: — если онъ сердится, то вѣрно сэръ Морвиль заслужилъ это.

— Кто? Морвиль? Видно у его опекуна глаза слѣпые, если онъ можетъ быть недоволенъ имъ. Это такой работящій малый — по мнѣ онъ даже черезчуръ трудится.

— Это ужъ не новость, — подумала мистриссь Гэнлей:- всѣ молодые люди всегда покрываютъ другъ друга, — и она отпустила Грэхама, не разспрашивая его болѣе.

Гарри бросился опрометью за Гэемъ, но того и слѣдъ простылъ. Бѣдный Гэй въ первую минуту обезумѣлъ отъ отчаянія; мысль, что злодѣй Филиппъ разрушаетъ его счастіе, отнимаетъ у него дорогую Эмми, ставитъ преграду между нимъ и единственнымъ домомъ, гдѣ его приняли и любили, какъ роднаго, эта мысль, какъ фурія, гналась за нимъ, пока онъ, не помня себя, бѣжалъ, бѣжалъ безъ оглядки, въ горы. Кровь била ему въ голову, дыханіе спиралось, потъ крупными каплями лилъ по его лицу и по шеѣ, а онъ несся, сломя голову, самъ не зная куда и зачѣмъ. — Оклеветанъ! оскорбленъ! почти выгнанъ изъ роднаго дома, разлученъ на вѣки cъ Эмми, и все по милости его, этого злаго духа! твердилъ про себя Гэй, и наконецъ, измученный, онъ очутился на обломкѣ скалы, высоко выдавшейся надъ глубокой пропастью. Сорвавъ галстукъ долой, бросивъ шляпу въ сторону и разстегнувъ жилетъ, бѣдный Гэй сѣлъ на камень, и, опустивъ голову на обѣ руки, крѣпко задумался.

— Да, — говорилъ онъ самъ себѣ:- дорого онъ со мной расплатится за это тайное вѣроломство и интриги. Я давно ихъ замѣчалъ! Онъ возненавидѣлъ меня съ перваго же раза, онъ перетолковывалъ по своему каждое мое слово, каждое дѣйствіе. Я ли не старался сойдтись съ нимъ, я ли терпѣливо не переносилъ всѣ его дерзкія выходки и наставленія? Но теперь кончено, онъ ссоритъ меня съ Эдмонстонами, клевещетъ на меня — нѣтъ, я ему этого не пропущу! Никогда! Онъ знаетъ, въ какихъ я отношеніяхъ съ семьей опекуна, и тутъ-то онъ и вздумалъ насолить мнѣ. Сегодня же вечеромъ все покончу, онъ узнаетъ, что значитъ имѣть со мной дѣло. Берегись онъ у меня!…

Гэй проговорилъ эти слова, стиснувъ зубы; глаза его горѣли ненавистью и местью къ своему врагу. Онъ былъ въ эту минуту воплощенный злой геній Морвилей. Задумавъ убить Филиппа, онъ съ какимъ-то хладнокровнымъ ожесточеніемъ началъ составлять планъ, какъ онъ поѣдетъ сегодня же ночью въ Броадстонъ, какъ нагрянетъ рано утромъ къ Филиппу, потребуетъ у него отчета въ клеветѣ, и если тотъ отопрется, какъ онъ покончитъ съ нимъ разомъ. Воображеніе такъ живо представило ему эту страшную сцену, что онъ вдругъ очнулся и посмотрѣлъ вокругъ. Прямо передъ нимъ золотой солнечный шаръ, утопая въ багряномъ морѣ свѣта, тихо закатывался за горизонтъ, бросая послѣдніе лучи свои на розовыя облака, какъ бы столпившіяся у порога его ложа. «Да не заходитъ солнце во гнѣвѣ вашемъ,» вспомнилось вдругъ Гэю, и воспоминанія прошлаго нахлынули въ одно мгновеніе на его душу. «Да, ангелъ хранитель оставилъ меня, — говорилъ онъ, тоскливо сжимая свою голову:- мной овладѣлъ злой духъ, погубившій весь нашъ родъ. Гдѣ моя сила воли! гдѣ готовность бороться съ искушеніями!»

Горячая молитва вылилась невольно изъ сердца бѣднаго юноши: «и остави намъ долги наши, яко же и мы оставляемъ должникомъ нашимъ» твердилъ онъ нѣсколько разъ, и слезы, благодѣтельныя слезы, облегчили камень, тяготившій его сердце. «Простить Филиппа, простить его отъ всей души, забыть всѣ нанесенныя имъ мнѣ оскорбленія, молиться за него, желать ему всего хорошаго — вотъ до чего я долженъ дойдти,» — думалъ Гэй. Долго сидѣлъ онъ на камнѣ, долго молился; страшныхъ усилій стоило ему отогнать искушавшаго его духа мести и отчаянія, но онъ вышелъ побѣдителемъ изъ борьбы, и такъ успокоилсь, что поступокъ Филиппа представился ему вдругъ совсимъ въ другомъ видѣ.