Марк Твен - Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна. Рассказы

Остающиеся четыреста одно из Ваших молений рассматриваются нами просто как колебание воздуха. Из подобных молений мы образуем встречные ветры, чтобы задерживать ход кораблей, отправленных нечестивцами. Однако даже для малой задержки этих молений надо так много, что ныне, как правило, мы их вообще не зачитываем.

Я хотел бы добавить к этому официальному уведомлению несколько слов от себя лично. Когда люди Вашего типа совершают добрый поступок, мы здесь склонны ценить его в тысячу раз выше, чем если бы тот же поступок был совершен праведником; мы учитываем усилие. Репутация Ваша зиждется здесь на том, что способность к самопожертвованию у Вас развита намного сильнее, чем можно бы ожидать. Много лет назад, когда Ваше богатство не превышало еще 100 тысяч долларов и Вы послали два доллара бедной вдове, Вашей родственнице, обратившейся к Вам за помощью, многие здесь, в раю, очень сильно в том усумнились, другие же полагали, что ассигнации были фальшивыми. Когда эти подозрения отпали, общее мнение о Вас сильно повысилось. Годом-двумя позже, когда в ответ на новую просьбу о помощи Вы послали бедняжке четыре доллара, это сообщение уже никем не оспаривалось, и разговоры о Вашем добром поступке не смолкали многие дни. Прошло еще года два, вдова снова воззвала к Вам, сообщая о смерти младшего сына, и Вы отправили ей целых шесть долларов. Это способствовало Вашей дальнейшей славе. Все здесь в раю окликали друг друга: «Ну как, вы слыхали, что сделал Эндрю?» В дальнейшем Ваши благие даяния были постоянной темой наших бесед, и благодарная память о Вас не остывала в сердцах. Райский сонм взирает на Вас по воскресным дням, когда Вы едете в церковь в своем новеньком экипаже, и когда Вы подносите руку к церковной кружке, ликующий крик неизменно проносится по небесам, достигая даже отдаленных пламенеющих стен преисподней: «Еще пятицентовик от Эндрю!»

Но вот наступил апогей Вашей славы. Несколько дней назад вдова написала Вам, что ей предлагают место учительницы в отдаленной деревне, но у нее нет средств на дорогу. Чтобы доехать туда вместе двумя детьми, оставшимися в живых, ей нужно не меньше пятидесяти долларов. Вы подсчитали чистую прибыль от Ваших трех шахт за истекший месяц — 22 230 долларов, прикинули, что за текущий месяц она еще возрастет до 45–50 тысяч долларов, взяли перо и чековую книжку и выписали бедной вдове целых 15 долларов!

О, щедрость! Да будет имя Ваше благословенно во веки веков! Я не знаю в раю никого, кто, услышав об этом, не пролил бы слез умиления. Мы пожимали друг другу руки и лобызались, воспевая хвалу Вам, и, подобный раскату грома, послышался глас с сияющего престола, дабы даяние Ваше было поставлено выше всех доселе известных примеров самопожертвования и смертных и небожителей, и было занесено на отдельную страницу названной книги, ибо Вам решиться на этот поступок было тяжелее и горше, чем десяти тысячам мучеников проститься навеки с жизнью и взойти на горящий костер. Все твердили одно: «Чего стоит готовность благородной души, десяти тысяч благороднейших душ отдать свою жизнь за другого — по сравнению с даром в пятнадцать долларов от самой гнусной и скаредной гадины, обременявшей когда-либо землю своим присутствием!»

И как они были правы! Авраам, обливаясь слезами, приготовился упокоить Вас в своем лоне и даже наклеил ярлык: «Занято и оплачено». А Петр-ключарь, утирая слезу, сказал: «Пусть он только прибудет, мы устроим ему факельцуг!» И когда доподлинно стало известно, что Вас ждут райские кущи, небывалое ликование воцарилось в раю. В аду — тоже.

Когда мне было двадцать семь лет, я служил клерком в маклерской конторе в Сан-Франциско и прекрасно разбирался во всех тонкостях биржевых операций. Я был один на свете, мне не на что было рассчитывать, кроме своих способностей и незапятнанной репутации, и это толкало меня на поиски счастья, а пока что я жил надеждами на будущее.

По субботам, после обеда, я мог свободно располагать своим временем и обычно проводил его, катаясь на маленьком паруснике по заливу. Однажды я заехал слишком далеко, и меня унесло в открытое море. С наступлением темноты, когда надежда на спасение была почти потеряна, меня подобрал маленький бриг, направлявшийся в Лондон. Путешествие было долгое и бурное, и меня заставили отрабатывать проезд в качестве простого матроса. Когда я сошел на берег в Лондоне, мой костюм был потерт и оборван, а в кармане оставался всего один доллар. Этих денег хватило, чтобы доставить мне пищу и кров на двадцать четыре часа. Следующие двадцать четыре часа я обходился без пищи и без крова.

На другое утро, часов в десять, я слонялся по Портленд-плейс, оборванный и голодный, когда ребенок, которого тащила на буксире нянька, бросил в канаву большую сочную грушу, откусив от нее всего один раз. Я остановился, разумеется, и устремил голодные глаза на валявшееся в грязи сокровище. У меня набрался полон рот слюны, желудок терзали спазмы, все мое существо требовало груши. Но каждый раз, как я делал к ней движение, чей-нибудь глаз мимоходом замечал это, и я, разумеется, выпрямлялся, напускал на себя равнодушный вид, притворяясь, будто совсем не думаю о груше. Так повторялось несколько раз, и я все не мог достать эту грушу. Я дошел до такого отчаяния, что решил отбросить всякий стыд и схватить грушу, как вдруг у меня за спиной открылось окно и какой-то джентльмен, высунувшись оттуда, позвал:

— Зайдите сюда, пожалуйста.

Лакей в нарядной ливрее открыл мне дверь и проводил меня в великолепно убранную комнату, где сидели два пожилых джентльмена. Они отпустили слугу и попросили меня сесть. Хозяева только что позавтракали, и при виде остатков этого завтрака я едва не лишился чувств, Мне до сумасшествия хотелось есть, но никто этого не предложил, волей-неволей пришлось обойтись так.

Надо вам сказать, что незадолго перед тем произошло нечто такое, о чем я в то время не знал и узнал лишь впоследствии. Дня два тому назад между двумя пожилыми братьями вышел спор, и в конце концов, чтобы разрешить его, они побились об заклад, — у англичан это обычный способ улаживать дело.

Вы, должно быть, помните, что Английский банк выпустил однажды два билета по миллиону фунтов каждый, предназначавшихся для какой-то особо важной сделки с иностранным государством. Почему-то только один из них был использован и погашен, а другой все еще лежал в банковских сейфах. И вот братья, беседуя между собой, стали спорить о том, какова была бы судьба безукоризненно честного и неглупого иностранца, если б он очутился в Лондоне без друзей и без денег, имея только билет в миллион фунтов, и был бы не в состоянии объяснить, откуда у него этот билет. Брат А. говорил, что он умер бы голодной смертью, брат Б. говорил, что не умер бы. Брат А. говорил, что он не мог бы предъявить билет в банке или еще где-нибудь, потому что его тут же арестовали бы. Так они спорили до тех пор, пока брат Б. не выразил готовность держать пари на двадцать тысяч фунтов, что этот человек, во всяком случае, сумеет прожить месяц с миллионным билетом и не попасть в тюрьму. Брат А. принял пари. Брат Б. отправился в банк и купил этот билет. Истый англичанин, как видите: сказано — сделано. Потом он продиктовал письмо одному из своих клерков, который написал его красивым, круглым почерком, потом оба брата сели у окна и целый день высматривали нужного человека.