Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 19. Париж

Так оценивала роман Золя радикальная печать.

Пресса социалистическая, отдавая должное мужеству писателя, приняла роман с серьезными оговорками. Известный публицист Эжен Фурньер писал в журнале «Ревю сосиалист», что Золя привел своих героев к выводу, будто бы насилие бесплодно и вредно и общество будет двигаться вперед благодаря науке — «революционной силе современности». В сущности, его роман — апология реформизма. Обращаясь к маленькому Жану, сыну Пьера Фромана, которому его отец обеспечил ренту, критик спрашивает: «Что ты сделаешь с нею, малыш, когда станешь мужчиной? Какому делу защиты истины и справедливости посвятишь ты досуг, который и та и другая обеспечат тебе с колыбели? Отважный труженик Золя мощной рукой очистил от кустов социальный лес, но лес замкнулся позади него, еще более глухой и непроходимый» (март 1898 г.).

Золя вступил в полемику с Э. Фурньером — он ценил его мнение и мнение представляемой им партии. «Мне хочется защитить мое заключение, — писал он в открытом письме, — и обратить Ваше внимание на то, что я просто хотел дать будущим действиям человечества более широкое поле, не связывая их никакими доктринами, никакой группой, поручая будущее науке, то есть полному познанию людей и вещей. Однако я не хотел бы вступать с Вами в дискуссию, зачем? Ведь мы оба придерживаемся одного мнения по поводу цели, которой надо достичь, — дать людям как можно больше справедливости, как можно больше счастья». Ближайшая, апрельская, книжка «Ревю сосиалист» опубликовала ответ Фурньера, который заявлял, что он высоко оценивает роман «Париж» и только хочет опровергнуть фаталистический тезис Вертело, принятый Золя, будто бы «наука-орудие может переделать мир без участия человека-рабочего». Гильом не революционер, а бунтарь, — понятно, что орудие выпадает у него из рук. Но есть ведь и настоящие революционеры, жаждущие поставить науку на службу своим убеждениям. «Мой прославленный оппонент, который ценит жизнь сознательную и волевую и который в последние дни отдал этой жизни столь благородную дань, не увидел в своем произведении таких людей». В конце ответа Фурньер называет автора «Парижа» — «великий гражданин, который в эти дни прибавил к своим творениям, дарующим людям свет, подвиг во имя справедливости». Жан Жорес в большой рецензии на роман «Париж» присоединился к «убедительной статье Фурньера», в которой главный недостаток книги Золя охарактеризован как — по словам Жореса — «неточное и неполное представление о социализме». Золя полагает, что социализм — это некая кучка заговорщиков, которые стремятся свалить кабинет министров и воображают, будто после двух-трех правительственных кризисов они захватят власть и «в диктаторском порядке осуществят всеобщее счастье». Жорес пишет, что неприятно в этом итоговом труде увидеть ложное изображение массового движения, вот уже пятнадцать лет развивающегося во всей стране и видящего подготовку будущего общества в «непрестанном и всестороннем воспитании пролетариата, в пробуждении у пролетариата сознания его великой исторической миссии». Впрочем, продолжает Жорес, главная беда Золя в другом: в неверном понимании роли науки. Конечно, и социалисты придают огромное значение научному прогрессу, но Золя ошибается, когда полагает, «что одна только наука, без боевых действий со стороны людей, совершит революционный переворот в обществе. Да, совершенствуя средства производства, создавая машины, химию, она создает возможность новых социальных форм. Но она создает лишь возможность» . Жорес делает окончательный вывод: «Нет, прогресса науки недостаточно для победы справедливости. Наука только укрепит силы капитализма, если мы не опрокинем самый капитализм». Жорес завершает статью восхищенной оценкой гражданского мужества Золя, выступившего в защиту Дрейфуса, но и он с некоторой долей иронии ловит Золя на противоречии: автор «Парижа» не положился на научный прогресс, он выступил как боец и гражданин, — «надо было, чтобы он выпрямился во весь рост, чтобы он испустил этот крик гнева, чтобы он вышел из этого состояния научного квиетизма, к которому, кажется, приходит его книга. Революционным актом, чем-то вроде общественного скандала он приблизил час Истины и Права» («Ла лантерн», 20 марта 1898 г.).

В России «Париж» вышел почти одновременно в нескольких переводах, причем первый, М. А. Лихтенштадт, был опубликован полностью в 1897 году, еще до того, как во Франции кончилось печатание романа в газете (СПб., изд. редакции «Новый журнал иностранной литературы»), и годом позже, в 1898 году, вышел вторым изданием. В том же 1898 году появились еще переводы: Л. Гея (СПб., изд. А. С. Суворина), Н. А. Шульгиной (СПб., Акционерн. о-во «Издатель»), К. П. Русановой (СПб., книжный магазин «Новости»), Е. М. Поливановой (М. Университетская типография), Н. Мосоловой (М., изд. Г. Митрофанова), Н. Яковлева (Киев — Харьков, изд. Ф. Иогансона). Позднее роман переводился и издавался многократно. Отметим, что в 1923 году пользовалась успехом пьеса С. И. Прокофьева «Казнь Сальва», написанная по роману Золя и опубликованная в «Красной нови». Сохранились обширные материалы царской цензуры об обращении романа «Париж» в России. В статье И. Я. Айзенштока «Французские писатели в оценке царской цензуры» приведен любопытный документ — «Представление центрального комитета иностранной цензуры в Главное управление по делам печати от 26 февраля 1898 года», — гласящий: «В заседании 26 сего февраля Комитет заслушал доклад младшего цензора Штейна о рассмотрении им романа Золя „Париж“. Принимая во внимание, что в романе проводится отрицание религиозных идеалов, глумление над всем современным общественным строем, поругание имущих классов и заигрывание с классом рабочих и даже если не полное оправдание, то извинение анархизма как справедливой реакции против жестокости капиталистического уклада, а также, что роман испещрен эпизодами безнравственного свойства, г. Штейн полагает, что по содержанию своему „Париж“ подлежит запрещению» [3] «Литературное наследство», № 33–34, изд. АН СССР, М. 1939, стр. 841. . Однако роман был все же разрешен; согласно резолюции начальника Главного управления по делам печати М. П. Соловьева на этом Представлении: «В оригинале и переводе роман Золя не представляет какого-либо исключения из прочих его произведений, допущенных в России, уже обращается в России и без особенного успеха». О том, что М. П. Соловьев был неправ, говорят приведенные выше неполные данные о переводах «Парижа», исполненных в течение одного только 1898 года. В русских переводах романа были, однако, сделаны изъятия. Так, по представлению цензора Воршева, из перевода Л. Гея должны были быть сняты «особенно резкие места, где героями высказываются мысли противу католичества и христианства и излагается вкратце учение анархизма»; ряд купюр был сделан московской цензурой в переводе Мосоловой. М. Д. Эйхенгольц, изучивший материалы цензуры, приводит некоторые примеры тех мест, которые были запрещены в России. Вот одно из них: «Здесь собрались одни счастливцы, одни привилегированные, которые защищают здание, готовое рухнуть, употребляют всю громадную силу, еще находящуюся в их распоряжении, чтобы раздавить жалкую муху, этого бедняка с помутившимся рассудком, попавшего сюда благодаря своей страстной, но туманной мечте о каком-то ином правосудии, высшем, карающем» (речь идет о суде над Сальва) [4] Цит. изд., стр. 585. .