Готфрид Келлер - Кузнец своего счастья

Правда, все это требовало больших усилий, чем он соглашался признать в своем изречении о немногих искусных ударах, но ведь всегда ошибочно считали, что творения гения создаются без всякого труда.

Если две упомянутые женщины были счастьем, то оно не прочь было попасть в сети, расставленные искусным мастером; благодаря своему благопристойному виду и многочисленным украшениям он показался им как раз тем мужем, в поисках которого они приехали в этот город. Его праздный образ жизни говорил за то, что они имеют дело с обходительным и обеспеченным человеком, живущим на проценты со своего капитала, с рантье, который, наверно, хранит ценные бумаги в надежной шкатулке. Они завели было речь о собственной обеспеченности, но, заметив, что господин Кабюс не придает этому особого значения, благоразумно замолчали, решив, что бескорыстного человека пленили только их личные достоинства. Короче говоря, не прошло и нескольких недель, как он обручился с девицей Олива и сейчас же уехал в главный город, чтобы выгравировать богато разукрашенную визитную карточку с пышным двойным именем, заказать роскошную вывеску и установить торговые связи для кредитования будущего мануфактурного магазина. Он даже так возгордился, что купил два или три аршина из полированного сливового дерева, несколько дюжин вексельных бланков с торговыми эмблемами, прейскуранты, золотообрезные бумажки для наклеек, торговые книги и многое другое.

В радостном настроении вернулся он в свой родной город к невесте, единственным недостатком которой была несоразмерно большая голова. Его встретили приветливо и радушно и в ответ на отчет о его путешествии сообщили, что все документы, требуемые для венчания, невеста получила. Но сообщение это было сделано с несколько смущенной улыбкой, словно его хотели подготовить к какой-то незначительной и все же щекотливой подробности. В конце концов все выяснилось. Мать действительно была вдовой по имени Олива, но дочь, рожденная ею до брака, в официальных бумагах и гражданских актах носила фамилию матери. Фамилия же эта была Хайптле. Невеста называлась девицей Хайптле, а будущая фирма — «Джон Кабюс-Хайптле», что означает попросту «Ганс — капустная головка».

Безмолвно стоял жених перед своей невестой, созерцая злосчастную половину своего последнего мастерского произведения, и, наконец, воскликнул:

— И с такой огромной головой называться «головка»!

Невеста, потупившись, испуганно и смиренно ждала, пока пронесется буря, так как еще не подозревала, что Кабюса главным образом прельстила ее звучная фамилия.

А господин Кабюс без лишних разговоров отправился домой, чтобы обдумать, как ему быть дальше. По дороге местные балагуры окликали его Ганс Капустная Головка, ибо тайна его уже была раскрыта.

Три дня и три ночи пытался Джон перековать свое неудачное произведение. На четвертые сутки он решился и сделал предложение матери своей невесты. Но возмущенная женщина, успевшая за это время разнюхать, что у господина Кабюса никакой шкатулки красного дерева с ценными бумагами не имеется, с презрением указала ему на дверь и переехала со своей дочерью в соседний город.

Так растаяло перед взорами господина Джона блистательное «Олива», словно радужный мыльный пузырь в голубом эфире, и он стоял, растерянно сжимая в руке молоток, которым ковал свое счастье. Этот неприятный случай стоил ему последних сбережений, и поэтому он должен был приняться за настоящую работу или искать по крайней мере какой-то реальной основы своего дальнейшего существования. Проверив свои возможности, он нашел, что умеет только отлично брить, а также, править и точить бритвы. Он снял в нижнем этаже узенькую комнатушку и устроился там со своим тазом для бритья, прибив к двери дощечку с надписью «Джон Кабюс». Эту дощечку он собственноручно выпилил из роскошной вывески своей будущей фирмы, отделив от нее с тихой грустью утерянное «Олива». Однако прозвище Капустная Головка за ним так и осталось, и благодаря ему он даже приобрел клиентов, так что в течение нескольких лет жил довольно сносно, скоблил щеки, правил бритвы и, казалось, окончательно забыл о своем заносчивом изречении.

Но однажды завернул к нему человек, только что вернувшийся из длительного путешествия. Сидя в кресле с намыленным лицом, он небрежно спросил:

— Судя по вашей вывеске, в Зельдвиле проживают еще Кабюсы?

— Я последний в роде, — ответил не без достоинства цирюльник, — но почему вы меня об этом спрашиваете, разрешите узнать?

Незнакомец промолчал, и лишь после того, как Джон побрил и почистил его и получил полагающееся вознаграждение, он ответил:

— Я знал в Аугсбурге одного богатого старого чудака, который все уверял, что бабушка его была швейцарка, урожденная Кабис из Зельдвилы, и ему было бы весьма интересно знать, остался ли там кто-нибудь из этого рода.

После этого клиент удалился. Ганс Капустная Головка думал-думал без конца, волновался и, наконец, стал смутно припоминать, что среди его родни была женщина, вышедшая много лет тому назад замуж в Германию и не подававшая потом о себе никаких вестей. В нем внезапно проснулось трогательное семейное чувство, романтический интерес к родословному древу, и он с тревогой спрашивал себя, зайдет ли путешественник еще раз. Судя по скорости, с какой росла его борода, он должен был прийти через два дня. И тот действительно явился точно к сроку. Джон намыливал и скоблил его, еле сдерживая дрожь нетерпения, и когда все было закончено, его, наконец, прорвало, и он стал настойчиво выпытывать более точные сведения. Собеседник ответил: зовут старика попросту господин Адам Литумлей, он женат, но детей у него нет, и живет он в Аугсбурге на такой-то улице.

В течение еще одной бессонной ночи Джон все обдумал и преисполнился решимости стать настоящим счастливцем. На следующее утро он закрыл ставни, упаковал свой праздничный костюм в старый ранец, завязал все свои бережно хранимые знаки отличия в отдельный узелок, запасся удостоверением личности, многочисленными выписками из метрических книг и отправился в Аугсбург тихо и незаметно, словно пожилой подмастерье.

Увидав перед собою башни и зеленые валы города, он еще раз пересчитал имеющуюся у него наличность и нашел, что ему придется теперь во всем себя урезывать, чтобы, в случае неудачи, хватило на обратный путь. Поэтому он остановил свой выбор на самой скромной гостинице, которую ему после долгих поисков удалось найти. Войдя в столовую, он увидел висевшие над столами эмблемы всех ремесел, и среди них эмблему кузницы. Посчитав это добрым предзнаменованием, старый кузнец своего счастья уселся под ней и подкрепил свою плоть завтраком, ибо время было раннее. Потом он спросил себе отдельную каморку, где и переоделся. Он расфрантился в пух и прах, обвешался всеми своими украшениями, а также привинтил к палке бинокль, так что хозяйка, когда он в таком виде вышел из комнаты, даже испугалась его великолепия.