Люси Монтгомери - Рилла из Инглсайда

Рилла проспала до восьми утра следующего дня, а в восемь внезапно проснулась, вздрогнув от неожиданности, когда кто-то произнес грубым, резким голосом:

— Эй, вы двое, проснитесь. Я хочу знать, что это значит.

Рилла, как было приказано, быстро проснулась. В комнате стояли трое — один из них мужчина, — и все они были ей совершенно незнакомы. Мужчина был крупным малым с пышной черной бородой и сердитым пристальным взглядом. Рядом с ним стояла женщина, — высокая, худая, угловатая особа, с ярко-рыжими волосами и в неподдающейся описанию шляпе. Она выглядела даже еще более сердитой и удивленной, чем мужчина, — если такое было возможно. На заднем плане присутствовала еще одна женщина — очень маленькая старая леди, которой явно было не меньше восьмидесяти. Несмотря на миниатюрность, она поражала своей внешностью: одетая во все черное, со снежно-белыми волосами и живыми, черными как уголь глазами на мертвенно-бледном лице. Она была изумлена не меньше своих спутников, но, как почувствовала Рилла, смотрела совсем не сердито. Рилла также осознала, что произошла какая-то ошибка… ужасная ошибка. Затем мужчина сказал, еще грубее, чем прежде:

— Ну, хватит. Кто ты и что тебе тут нужно?

Рилла приподнялась на локте — она выглядела и чувствовала себя совершенно сбитой с толку и растерянной. Ей было слышно, как старая черно-белая леди на заднем плане тихонько посмеивается. «Она, должно быть, настоящая, — подумала Рилла. — Уж такая мне, наверняка, не приснилась бы». Вслух она, почти задыхаясь, произнесла:

— Разве это не ферма Теодора Брустера?

— Нет, — сказала рыжеволосая женщина; это были ее первые слова, — это наша ферма. Мы купили ее у Брустеров прошлой осенью. Они переехали в Гринвейл. Наша фамилия — Чапли.

Бедная Рилла снова упала на подушку; ее охватил ужас.

— Прошу прощения, — сказала она. — Я… я… думала, что здесь живут Брустеры. Миссис Брустер — моя знакомая. Я Рилла Блайт… дочь доктора Блайта из Глена св. Марии. Я… я ехала в город с моим… моим… этим мальчиком… и он выпал из поезда… и я выпрыгнула следом за ним… и никто этого не видел. Я знала, что мы не сможем добраться домой до ночи, а надвигалась буря… так что мы пришли сюда и, когда обнаружили, что никого нет дома… мы… мы… просто влезли в окно и… и… расположились как дома.

— Оно и видно, — сказала рыжеволосая женщина саркастически.

— Басни! — фыркнул мужчина.

— Мы не вчера родились! — добавила рыжеволосая.

Мадам Черно-Белая не сказала ничего; но, когда другие двое произносили свои любезные замечания, она почти сложилась пополам в конвульсиях беззвучного смеха, покачивая головой из стороны в сторону и взмахивая руками.

Рилла, уязвленная враждебным отношением супругов Чапли, мгновенно вернула себе самообладание, но потеряла хладнокровие. Она села в постели и сказала самым высокомерным тоном:

— Не знаю, когда вы родились и где, но, должно быть, в тех местах прививают очень странные манеры. Если вы будете так любезны, чтобы покинуть мою комнату… э-э… эту комнату… и дать мне возможность встать и одеться, я не буду более злоупотреблять вашим гостеприимством. — Рилла говорила с убийственным сарказмом. — И я щедро заплачу вам за еду, которую мы съели, и за ночлег.

Черно-белое видение на заднем плане сделало движение руками, словно аплодируя, но не произвело никакого звука. Возможно, мистер Чапли был испуган тоном Риллы… или его смягчило упоминание о деньгах; во всяком случае, заговорил он более вежливо.

— Что ж, согласен. Если расплатитесь, то все в порядке.

— Ничего она тебе платить не будет, — сказала мадам Черно-Белая удивительно четко, решительно и повелительно. — Если тебе не стыдно за себя, Роберт Чапли, у тебя есть теща, которой стыдно за тебя. Ни с одного гостя не спросят плату за еду и жилье в доме, где живет миссис Матильда Питман. Запомни, что, хоть я и утратила прежнее положение в обществе, я еще не совсем забыла о приличиях. Я знала, что ты скопидом, когда Амелия за тебя выходила, и ты сделал ее такой же скупердяйкой. Но миссис Матильда Питман давно здесь хозяйка, и миссис Матильда Питман хозяйкой останется. Так вот, Роберт Чапли, выходи-ка отсюда и дай этой девушке одеться. А ты, Амелия, иди вниз и приготовь ей завтрак.

Никогда в жизни Рилле еще не доводилось видеть такой безропотной покорности, как та, с которой двое больших людей подчинились этой миниатюрной женщине. Они вышли, не выразив протеста ни словом, ни взглядом. Когда дверь за ними закрылась, миссис Матильда Питман беззвучно рассмеялась — да так, что даже затряслась от смеха.

— Забавно, правда? — сказала она. — Я, как правило, позволяю им дойти до последней черты, но иногда мне все же приходится их осаживать, и тогда я делаю это рывком. Они не смеют мне перечить, так как у меня изрядное состояние, и они боятся, что я не завещаю им его целиком. Так оно и будет. Кое-что я им оставлю, но не все, просто чтобы их позлить. Я еще не решила, на что завещать эти деньги, но скоро мне придется принять решение, так как после восьмидесяти дни человека уже сочтены. Ну, одевайся и не торопись, моя дорогая, а я спущусь и присмотрю за этими противными сквалыгами. Какой красивый ребенок! Твой братишка?

— Нет, это солдатский младенец, за которым я ухаживаю, так как его мать умерла, а отец на фронте, — ответила Рилла негромко.

— Солдатский младенец! Хм! Ну, мне лучше улизнуть поскорее, пока он не проснулся, а то, наверное, заревет, когда меня увидит. Детям я не нравлюсь… никогда не нравилась. Не помню, чтобы какой-нибудь малыш когда-нибудь подошел ко мне по собственному желанию. У меня никогда своих детей не было. Амелия — моя приемная дочь. Что ж, я была избавлена от кучи хлопот. Если я не нравлюсь детишкам, они не нравятся мне, так что мы квиты. Но ребенок, в самом деле, очень красивый.

В этот самый момент Джимс проснулся. Он открыл большие темные глаза и, не мигая, уставился на миссис Матильду Питман. Потом он сел, заулыбался так, что на его щеках появились восхитительные ямочки, и сказал очень выразительно, обращаясь к Рилле:

— Квасивая тетенька, Вилла, квасивая тетенька!

Миссис Матильда Питман улыбнулась. Даже те, кому за восемьдесят, неравнодушны к похвалам.

— Говорят, что устами младенцев и глупцов глаголет истина, — сказала она. — В молодости мне часто делали комплименты… но их слышишь все реже, когда доживешь до моего возраста. Я ни одного уже много лет не получала. А этот комплимент очень приятный. Но уж поцеловать-то меня ты, проказник, я думаю, не захочешь.

И тогда Джимс сделал нечто совершенно удивительное. Он был довольно сдержанным малышом и скупым на поцелуи даже по отношению к обитателям Инглсайда. Но тут он, без единого слова, вскочил на ноги на матрасе — пухленький, маленький, в одной лишь нижней рубашонке, — подбежал к изножью кровати, с размаху обнял миссис Матильду Питман за шею и в дополнение к своим медвежьим объятиям три или четыре раза от души, сочно чмокнул ее в щеку.