Ба Цзинь - Осень

Мэй больше не видел улыбки на лице Хой и стал растерянно озираться вокруг.

— Это, наверное, отец зовет меня, — сказал Мэй дрожа от страха, как будто увидел привидение. Он откликнулся. На лице его появилось выражение испуга. С мольбой глядя на Юнь, он молча прислушивался к приближавшимся шагам Цуй-фэн.

Почти в то же самое время в доме семейства Гао, в комнате Цзюе-миня, друг против друга сидели за столом Цинь и Цзюе-минь и с увлечением работали. Держа в руке листок с черновой записью, Цзюе-минь время от времени тихим голосом прочитывал несколько слов, а Цинь, склонив голову и держа в руке кисть, непрерывно писала. Затем она откладывала исписанный лист бумаги, брала чистый, а Цзюе-минь, просмотрев написанное, вновь прочитывал несколько слов.

Писала Цинь очень быстро. Ее богатое воображение создало целую повесть, и вот сейчас она записывала разговор верующей девушки со своей подругой. Придумывая различные мелкие детали, Цинь написала немало банальных фраз и теперь вставляла в них слова, которые прочитывал Цзюе-минь.

— Ну, ты умеешь придумывать! — невольно рассмеялся Цзюе-минь, прочитав два предложения, которые Цинь только что успела написать.

Подняв голову, Цинь нежно взглянула на него и, улыбаясь, с довольным видом сказала:

— Если даже это письмо утащит посторонний, то он все равно ничего не поймет в нем.

— Этот способ хорош, но требует слишком много времени. У меня на это, наверное, не хватило бы терпения, — подумав немного, заявил Цзюе-минь.

Цинь снова посмотрела на него. На ее лице все еще играла довольная улыбка:

— А ты не помнишь слов Степняка, приведенных в статье Цзюе-хоя? Он говорил, что революционное движение неотделимо от женщин. В России женщины сделали немало. У нас больше терпения и внимательности, чем у вас, мужчин.

— Я знаю, сейчас ты скажешь о Софье, — с улыбкой, но без тени насмешки сказал Цзюе-минь. И действительно, с конца Цинской династии и до момента, к которому относятся описываемые события, китайская прогрессивная молодежь всегда восторгалась Софьей Перовской.

— А почему бы мне не сказать о Софье? О, если бы я смогла сделать хоть десятую долю того, что совершила она, я была бы счастлива, — нерешительно, с милой, застенчивой улыбкой сказала Цинь.

— Это вполне достижимо, все зависит от самого человека, — подбодрил ее Цзюе-минь.

— Ты считаешь, что я действительно могу этого добиться? — радостно спросила Цинь.

Пряча улыбку, Цзюе-минь утвердительно кивнул.

Цинь растроганно взглянула на него и, не сказав больше ни слова, посмотрела на лежавшее перед ней письмо. Обмакнув кисть в тушечницу, она спросила:

— Сколько еще осталось?

Взглянув на черновик, Цзюе-минь ответил:

— Почти половина. Мы должны писать побыстрее.

— А я пишу не так уж медленно, это ты все время меня отвлекаешь, — отвечала Цинь, продолжая писать.

— Вот если бы достать симпатические чернила, можно было бы сэкономить много времени. За границей есть такие чернила, — сказал Цзюе-минь.

— Не надо разговаривать, давай побыстрее работать, — перебила его Цинь и заторопила: — Читай поскорее, что там дальше?…

Цзюе-минь опять стал медленно и сосредоточенно читать. Тихим голосом он читал слово за словом, предложение за предложением, а Цинь писала, заполняя один лист за другим. Они не нуждались в отдыхе, не чувствуя усталости, как будто в груди у них, заставляя сердце учащенно биться, горел «священный огонь», о котором говорил Степняк.

Их охватило пламя, но это пламя не только не испепеляло их душевных сил, но, наоборот, поддерживало эти силы. Молодые сердца с радостью отдаются порыву, это пламя и было источником такого порыва. Оно помогало им найти радость в работе, за которую они не получали никакого вознаграждения, они чувствовали огромное удовлетворение от приносимых ими жертв, иногда больших, а иногда и очень маленьких.

Стопка исписанной бумаги все время росла, на некоторых листках было много исправленных иероглифов, другие были сплошь исписаны аккуратными и красивыми иероглифами. Наконец, Цзюе-минь закончил чтение черновика. Цинь дописала последнюю фразу, и оба они почти одновременно с облегчением вздохнули.

Цинь сложила исписанные листки по порядку, взяла их и сказала Цзюе-миню:

— Теперь я буду читать, а ты записывай.

Цзюе-минь согласился. Он взял кисть, которую только что положила на стол Цинь, и листок бумаги. Цинь стала читать вслух каждый пятый иероглиф, и Цзюе-минь сразу же записывал его. Это была уже сравнительно легкая, не утомительная работа. Дочитав текст до половины, Цинь вдруг услышала знакомые шаги и тихо сказала Цзюе-миню:

— Сюда идут!

Затем она торопливо схватила английскую книгу и тетрадь и положила поверх листков, а Цзюе-минь так же поспешно сунул за пазуху недописанный листок и свой черновик. Сейчас перед ним лежал раскрытый томик трагедии Шекспира «Отелло».

Вошла Шу-хуа, в руках у нее был поднос с чайником и двумя чашками. Она с улыбкой сказала:

— Я принесла вам чаю. Вы так усиленно занимаетесь, что, наверное, сильно устали.

Посмотрев на Цзюе-миня, Цинь с облегчением улыбнулась и, покачав головой, сказала Шу-хуа:

— Сестричка, зачем же ты сама принесла нам чай? Просто неудобно, что мы тебя так затрудняем.

Она встала, и подошла к Шу-хуа, чтобы принять из ее рук поднос.

— Ничего, ничего, я сама. Чай только что вскипел: потрогай-ка, чайник еще совсем горячий. Ци-ся занята, а я подумала, что вам, наверное, хочется пить и принесла чай, пока он не остыл. Когда он остынет, то вкус не так уже хорош.

Так и не позволив Цинь взять у нее поднос, Шу-хуа поставила его на стол, взяла чайник и наполнила чашки. Лицо ее сияло довольной улыбкой.

Из чашек поднимался густой пар. Цинь первая взяла чашку и, поднеся ее к губам, отпила глоток. Вторую чашку Шу-хуа поставила перед Цзюе-минем, он благодарно кивнул сестре головой.

Шу-хуа присела на свободный стул, стоявший у столика. Она была довольна, что они пьют чай. Видя, что оба они молчат, Шу-хуа заговорила:

— Я знала, что вы усердно занимаетесь, и сначала не хотела мешать вам. Но затем я подумала, что вам хочется пить, вот и принесла чай. Кроме того, очень скучно сидеть одной в комнате, ведь как нарочно бабушка вызвала Юнь домой.

— А что же ты не пошла поболтать с Шу-чжэнь, если тебе так скучно? — с участием спросила ее Цинь. В последнее время она очень симпатизировала Шу-хуа и знала, что и Цзюе-минь испытывает к Шу-хуа такое же чувство.

— Она уже легла спать. Она плохо себя чувствует, сегодня вечером тетя Шэнь, кажется, снова ее отругала, — с возмущением сказала Шу-хуа.

— Как, по-твоему, Цзюе-минь, не можем ли мы чем-нибудь ей помочь? Ведь если так будет продолжаться дальше, то Шу-чжэнь ни за что ни про что пропадет, — слегка нахмурившись, с беспокойством сказала Цинь.