Ба Цзинь - Осень

— Цинь-сун, в чем дело? — крикнул из помещения Кэ-ань.

— Все в порядке, господин! С попугаем ничего не случилось, — почтительно откликнулся слуга.

Цзюе-цюнь с братом, узнав голос отца, мгновенно спрятались за орхидею, но, услышав ответ Цинь-суна, осмелели, выбежали из своего убежища и негромко позвали его. Слуга быстро подошел к братьям и предостерегающе сказал им:

— Вы поосторожнее! Ведь отец уже подарил попугая. Если вы повредите его, то достанется вам на орехи.

— Ну, я не боюсь, отец не тронет меня, — самодовольно проговорил Цзюе-цюнь, скаля щербатый рот.

— Но сейчас другое дело, попугай подарен дорогому гостю, — с ядовитой усмешкой возразил Цинь-сун, — и отец уже не волен распоряжаться им.

— Кому же он подарил? Уж не этому ли Чжан Би-сю?

— А ты спроси у отца, — насмехался Цинь-сун, нарочно не желая отвечать.

— Ты скажешь или нет? — не отставал Цзюе-цюнь, схватив его за рукав.

— Пусти меня скорее. Гости хотят чаю, я должен идти за кипятком, — продолжал разыгрывать ребят Цинь-сун.

Цзюе-ши отпустил было рукав слуги, но Цзюе-цюнь спокойно приказал ему:

— Не отпускай его.

На лице Цзюе-цюня появилась хитрая улыбка:

— Что ж ты меня водишь за нос, хитрая лиса? По одному твоему имени видно, что ты за птица. Цзюе-ши давно говорил, что иероглиф «Цинь» взят из имени Цинь-гуй [12] Цинь-гуй — министр-предатель времен императора Гао-цзуна (1127–1163). Имя его стало нарицательным. , а иероглиф «сун» из имени Янь-суна [13] Янь-сун — сановник-предатель времен Минской династии (1368–1644). . Фамильные иероглифы двух министров-предателей соединились в твоем имени. Не думай, что легко отделаешься от нас, лучше скажи. — Он по-прежнему крепко держал слугу за рукав, а Цзюе-ши уцепился за его другой рукав.

Цинь-суну было и досадно и смешно. Он понимал, что ему не справиться с братьями, и пошел на мировую:

— Так и быть, скажу. Попугай подарен Чжан Би-сю. Теперь отпустите меня? Я ведь вам сказал. Мне одному не справиться с вами.

— Ладно, иди, так и быть, пожалеем тебя, — отпустив рукав, подтолкнул его Цзюе-цюнь. Цзюе-ши последовал примеру брата. «Помилованный» Цинь-сун ушел. А Цзюе-цюнь был страшно доволен своей победой, и больше не думал о попугае. — Пойдем посмотрим, что там делается, — скомандовал он.

Они поднялись наверх. Подойдя к окну, заглянули внутрь.

— Цзюе-цюнь, который из них Чжан Би-сю? — потянул брата за рукав Цзюе-ши. Он переминался с ноги на ногу, прильнув к оконному стеклу.

— Да тот, худой, у которого лицо так напудрено, что похоже на зад обезьяны. А круглолицый — Сяо Хой-фан. Я видел их в театре, — похвастался Цзюе-цюнь.

— Удивительно! Не мужчина, не женщина. Чего хорошего, а отец и дядя Кэ-дин без ума от них, — презрительно произнес Цзюе-ши, увидя через окно, как, радостные и довольные, Кэ-ань с Кэ-дином играли с артистами в мацзян. Ему стало совсем неинтересно.

Как бы осуждая брата, Цзюе-цюнь легонько стукнул его по плечу и заметил наставительно:

— Не болтай чепухи, а то отец услышит!

— Тогда пойдем, уже темно, и я проголодался. — Теперь Цзюе-ши думал только о возвращении домой и о еде. Он вовсе не собирался стоять здесь и украдкой наблюдать за этой неинтересной для него сценой.

— Ты хочешь уйти? А наказ матери забыл? Мы ведь еще ничего не видели, как же мы можем вернуться? Что мы скажем матери? Ведь она рассердится! — обернувшись, пугал Цзюе-цюнь брата.

Цзюе-ши не посмел перечить и, надув губы, стал глядеть в окно: игральный стол совсем его не интересовал, и взор его равнодушно блуждал по всей комнате.

— Посмотри-ка, — взволнованно позвал младшего брата Цзюе-цюнь.

Но Цзюе-ши уже сам увидел, как во время перетасовки косточек, Чжан Би-сю неожиданно хлопнул по руке их отца, а тот засмеялся.

— Ты видел, он ударил отца! — удивился Цзюе-цюнь.

— Видел, — кивнул Цзюе-ши, заинтересованный происшествием.

А в беседке, когда Сяо Хой-фан говорил что-то, гримасничая, Кэ-дин кокетливо подставил Сяо Хой-фану щеку и крикнул:

— Ну, бей, бей!

Сяо Хой-фан размахнулся, отвесил Кэ-дину оплеуху и залился смехом. За ним засмеялись Кэ-ань и Чжан Би-сю. Кэ-дин не разозлился. Воспользовавшись моментом, он схватил руку Сяо Хой-фана, которая только что ударила его по лицу, и поднес к носу.

— До чего же ароматна! — Он громко засмеялся.

Можно было подумать, что Кэ-дин никогда раньше не испытывал такого удовольствия.

— Цзюе-ши, ты видел? Вот интересно. Жаль, что нет Цзюе-ина, — довольным тоном прошептал Цзюе-цюнь.

— Даже смотреть не хочется, — с отвращением произнес Цзюе-ши. Ему казалось, что дяде Кэ-дину следовало самому ответить пощечиной актеру, а он, напротив, подставил свою щеку. Это было ему совсем непонятно.

— Я не разрешаю тебе уходить. Только попробуй! — угрожал Цзюе-цюнь, не отрывая глаз от игрального стола.

Цзюе-ши испуганно взглянул на брата и больше уже не заговаривал об уходе. Он проговорил как бы про себя:

— Пойду погляжу на попугая, — и отвернулся от стекла.

Вечером, за ужином, госпожа Ван долго и упорно расспрашивала мальчиков о том, что они видели. Цзюе-цюнь обо всем рассказал. Госпожа Ван кипела от ярости, но ничем не выдала себя, чтобы сыновья не догадались о ее состоянии. Пришла госпожа Шэнь. Она уже поужинала и теперь звала госпожу Ван пойти в сад посмотреть артистов. Госпожа Ван отставила пиалу, вытерла лицо, и хотя служанка Цянь-эр еще не ела, приказала ей зажечь фонарь и проводить ее с госпожой Шэнь в сад.

Вечерний сад был окрашен в какие-то фантастические тона, но мысли обеих пожилых женщин были заняты другими, более прозаическими вещами. Они не ощущали аромата цветов и трав, и даже прекраснейшие цветы тускнели в их глазах. Они относились к категории людей, которые предпочитали отсиживаться по своим норам или проводить время за игральным столиком.

Они подошли к беседке. Невдалеке, под магнолией, беседовали несколько носильщиков и служанок. Увидя приближающихся господ, они почтительно приветствовали их. Как раз в это время из беседки донесся взрыв смеха. Госпожа Ван мгновенно изменилась в лице, она почувствовала, что кровь закипает в ней, но быстро подавила в себе гнев, так что никто не заметил этого. Госпожа Шэнь тоже услыхала смех и проявила нескрываемое любопытство.

— Пойдем посмотрим, — оживилась она.

Цянь-эр прикрутила огонь и спрятала фонарь за магнолией. А госпожа Ван и госпожа Шэнь стали подниматься по каменным ступенькам к беседке. Они ступали осторожно, стараясь не производить шума, и, подойдя к окну, приникли к стеклу. За квадратным столом, который стоял как раз под электрической лампочкой, сидело четверо. Цинь-сун стоял позади Кэ-аня, лицо его выражало недоумение. Рядом с раскрасневшимся Кэ-анем стоял Чжан Би-сю с чайником в руке и наливал ему вино, а Кэ-ань, скосив в его сторону глаза, наблюдал за Чжан Би-сю. Звонким голосом Чжан Би-сю подзадоривал Кэ-аня: