Ба Цзинь - Осень

— Что ж, все сделано. Бабушка, вы ничего не хотите больше сказать? — взглянул он в сторону старой госпожи Чжоу.

— У меня ничего нет. Раз Го-гуан согласен, я удовлетворена. Я только волнуюсь, что нам пришлось сегодня задержать его слишком долго, — добавила она, переходя на более миролюбивый тон.

— Хорошо. Цуй-фэн, пойди скажи, чтобы подавали паланкин Го-гуану, — приказал Цзюе-синь, в свою очередь вставая и кивнув Го-гуану.

У того появилось выражение радостного облегчения, как у человека, избежавшего большой опасности, и, не испытывая ни малейшего желания оставаться здесь хотя бы на минуту, он поспешно распрощался и ушел. Цзюе-синь и Цзюе-минь молча проводили его до первой гостиной. Глядя на пришибленный вид гостя, втянувшего голову в плечи и красного, как рак, Цзюе-минь еле удерживался от смеха.

Когда братья вернулись в комнату старой госпожи Чжоу, старуха со слезами на глазах принялась благодарить Цзюе-синя:

— Спасибо, Цзюе-синь. Все сделали благодаря тебе. А то пришлось бы костям внучки гнить в этой кумирне.

Глаза Цзюе-синя покраснели; опустив голову, он не совсем уверенно говорил:

— Это — план Цзюе-миня. Боюсь, как бы Го-гуан не передумал…

— Не беспокойся, бабушка. Он не передумает, — уверенно заговорил Цзюе-минь. — К вашей семье у него неприязни нет, да и сестра, когда была жива, ничем его не обидела. С чего бы ему отказываться От похорон? По-моему, дядя сам испортил все дело. Если бы сегодня послушались его, опять не было бы никакого толку. — Высказавшись, Цзюе-минь почувствовал облегчение. Лично к дяде он не питал никакой неприязни, но ненавидел все, что тот делал.

Цзюе-синь в удивлении взглянул на брата. Но, совершенно неожиданно для него, старая госпожа Чжоу ответила Цзюе-миню:

— Я тоже так считаю. Все испортил только он. Мало того, что он погубил Хой, он еще испортил жизнь Мэю. Эх, себя мне винить надо. Пойми я пораньше — разве случилось бы все это…

И на ее старческом лице промелькнуло раскаяние.

Однажды, сидя после обеда в своей комнате за книгами, Шу-хуа вдруг услышала доносившийся из кухни шум — ссорились старая повариха Се и кормилица Ян.

— Вот напасть! Каждый день какие-нибудь ссоры — прямо покою нет, — пробормотала Шу-хуа и, стараясь не обращать внимания на шум, попыталась вновь переключиться на чтение. Но нет! Сосредоточиться не удалось, и труднопроизносимые, не очень понятные слова из учебника географии никак не хотели укладываться в голове — все время мешал шум из кухни. Наконец, он стал просто надоедать и вывел ее из терпения. Духота в комнате усилила ее раздражение.

Вошла Ци-ся. Увидев Шу-хуа с книгой в руках, она удивилась:

— Как это вы можете читать, барышня? Ведь от этого крика голова трещит!

— Из-за чего они ссорятся, Ци-ся? — Пользуясь случаем, Шу-хуа закрыла книгу.

— Ругаются почем зря, ничуть им людей не стыдно, — недовольным тоном ответила Ци-ся. — И, можно сказать, ни из-за чего. Только что шутили и вдруг ни с того ни с сего начали ругаться. Кормилица — та всегда очень раздражительна, мы все боимся задевать ее. Чуть что не по ней — сразу ругаться.

— Не рассказывай мне об этом. Лучше позови ко мне Шу-чжэнь, — перебила ее Шу-хуа. И, когда служанка приготовилась идти, добавила: — Я буду ждать ее в комнате Цзюе-синя.

— Понятно. — Ци-ся повернулась, но у самых дверей остановилась: — Барышня, только что старая госпожа приказала Хуан-ма развести желатину — собирается делать холодное желе.

— Иди. иди, лакомка, — улыбнувшись, поторопила ее Шу-хуа.

После ухода служанки Шу-хуа долго глядела на учебник, не зная, на что решиться. Вдруг из кухни донеслась такая отборная брань, что Шу-хуа вздрогнула. Но это ускорило ее решение: она бросила книгу на стол и спокойным шагом вышла из комнаты.

Когда она шла по двору, сзади на нее налетел Цзюе-ин: он бежал так быстро и так неожиданно появился из-за угла, что не заметил сестру.

Увидев мальчишку, Шу-хуа быстро схватила его за руку и сердито произнесла:

— Кто это за тобой так гонится, что ты даже дороги не разбираешь?

— Я, правда, не заметил тебя, Шу-хуа. Разбежался и остановиться не мог, — хитровато улыбаясь, посмотрел на сестру Цзюе-ин; лицо его раскраснелось; он был в белой курточке с воротничком, который в данный момент был распахнут; запах его разгоряченного тела бил Шу-хуа прямо в нос.

— Почему ты носишься здесь, вместо того чтобы заниматься в кабинете?

Цзюе-ин посмотрел на державшую его руку сестры, и глазки его забегали:

— Шу-хуа, сегодня очень жарко. Ты бы отпустила меня, обоим не так жарко будет, а? — Не говоря ни слова, Шу-хуа брезгливо выпустила его руку из своей. Цзюе-ин притворно помахал рукой и спокойно продолжал: — Очень уж жарко. Все отдыхают. И учитель разрешил мне побегать.

Было ясно, что он лжет, и Шу-хуа принялась отчитывать его:

— Опять обманываешь! Ведь недавно тебе попало. Не присмотри за тобой два-три дня, так у тебя опять спина чешется.

Цзюе-ин ухмыльнулся и, покосившись на сестру, самодовольно произнес:

— Ты лучше не утруждай себя, сестра. Даже отец говорит, что со мной не стоит связываться — он понимает, что меня уже не переделать. Даже он уступает мне. А ты сестра, всегда идешь против меня. Ведь ты в конце концов нам чужая, что же ты лезешь в дела семьи Гао? И что пользы от того, что ты враждуешь со мной? Давай лучше я тебе утащу грецких орехов, ладно? Там как раз собирают их.

— Фи! Слушать не хочу. Мне нет дела до тебя. Поступай, как знаешь. Может, нищим станешь.

— Нищим? Ну и выдумала же! — ничуть не оскорбился Цзюе-ин и так же беззаботно продолжал: — Нет, с моей ловкостью я так добывать себе пропитание не буду. Денег у папаши много, неужели на меня не хватит? Я, сестра, забочусь о тебе: как бы не пришлось тебе унижаться, если у тебя муж нищий будет. Я тебе от души орехов предлагаю: ты — моя старшая сестра, а я — твой брат. Обижусь, если не возьмешь.

— Хватит болтать! А то, смотри, как бы я тебе язык не оторвала. Убирайся, не хочу я твои гнусности слушать, — не выдержала Шу-хуа и вся покраснела от гнева.

— Ну, зачем же отрывать мне язык? А как же я буду есть без языка? А не буду есть — значит умру с голоду. Ах, я бедный… Не придется ли тебе, сестра, в суд идти, если я умру с голоду?… — кривлялся Цзюе-ин. Шу-хуа не дала ему кончить:

— Замолчишь ты или нет? Где ты только выучился этому! Смотри, а то ведь попадет. — Она замахнулась, чтобы дать ему пощечину.

Однако глаза его были быстрее, чем ее движения; он моментально отпрянул в сторону и бросился бежать, но, выбежав из прохода между флигелями, остановился и захихикал в сторону Шу-хуа:

— Э, да ты недотрога. Я и сказал-то всего два слова, а ты уже «расцветилась».

— Что это за жаргон? Я не понимаю, — вскипела Шу-хуа.