В. Белов - ДУША БЕССМЕРТНА

Фаинка вздумала подразнить Марусю:

— Хоть бы лейтенант догонял! От ево-то мы бы не стали и убегать, правда ведь, Маня?

— От Лелечки тоже не побежим! — не осталась в долгу Маруся, и Фаинка прикусила язык.

Дорога вывела к гумнам. Деревня встала на пути вспотевших беглянок. И опять решили не заходить на деревенскую улицу, чтобы никому не показываться на глаза. Не дай Бог как раз в этой деревне и ждут их милиционеры либо начальство из сельсовета. Только перелезли через изгородь, и, как назло, бабы с серпами. Хотели спрятаться за гумно, однако ж было уже поздно. Пришлось останавливаться. Бабы тоже остановились.

— Девушки, вы чьи? — спросила старушка в белой рубахе. — Откуда экие?

— Здравствуйте, — поздоровалась Киюшка. — Мы дальние.

Женщины заговорили все сразу:

— Больно добры девки-ти, наверно, с окопов.

— Дак откуды баские экие? Куды направились?

— Мы на Кириллово, а после еще дальше.

— Дак ведь в Кириллово не по этой дороге. Что вы, Господь с вами!

Начали объяснять дорогу на Кириллово, заспорили между собой, перебивая друг дружку.

— Не ланно оне пошли, не ланно! — махала руками одна.

— Чево не ладно? — не соглашалась другая.

— Правда, правда, можно и тут, — вступилась третья.

— Да ведь заблудятся!

Еле разобрались. Велено было зайти в деревню, пройти в тот конец и через другой отвод выйти в овсяное поле да через лес. А там дорога колесная до Иванова Бора. И чтобы где надо — у людей спросить. Будет какой-то мост, а после будто бы взять левее и все вдоль да подле реки. Сколько верст, никто ничего не сказал.

— А миличию-то не бойтеся, нетутка миличии тутотка! — издалека вослед кричали женщины. — Ежели только у реки караулят, а тут нету.

Девки так все и сделали, как было сказано. Просвистали они деревней как угорелые. Без всякой оглядки вышли в овсяное поле и, чуть не бегом, по колесной дороге, к лесу. Как будто за тем лесом и дом, и родимая маменька.

— Мы куда к ночи-то выйдем? — спросила Маня Киюшку. — Тебе чего хозяйка-то сказывала?

— А то? Утром, грит, идите прямо на солнышко, в обед чтобы оно было справа, а вечером чтобы в спину пекло. Вот, грит, ночуете где-нибудь, утром — через реку да и въедете прямо в Кириллово.

Солнце и правда пекло с правой руки. Пошли еще шибче. Все трое надолго замолчали. Дорога была сухая, колея шла ровно. Фаинку пропустили вперед. Сперва она начала балабонить что-то насчет Лелечки, затем заговорила про дом.

— Сколько дней пичкались! Давно бы надо домой стелелехивать, давно бы дома были.

— А зря и боялись твоего Лелечку, — согласилась Киюшка. — Это ты ему потачку дала, вот он и привык за пазухи лазать.

— Нет уж, нет уж, Киюшка, — не согласилась Фаинка. — Я как двинула его локтем в рыло, он от меня враз отскочил. А вот ты-то домой придешь, уж Колюшка твой от тебя не отскочит. Чего будешь делать-то?

Киюшка промолчала. Она остановилась, чтобы переобуть сапоги. Фаинка с Марусей тоже решили переобуться.

— Я от тебя не отступлюсь, Киюшка, нет, не отступлюсь, пока не расскажешь, — по-сорочьи трещала Фаинка.

— Про чево рассказывать-то?

— А про первую ночку. Вишь, мужика оставила одного, и сама на окопы.

— Не расстраивай ты ее! — остановила Фаинку Маруся, когда все трое уселись на траву.

— Нет уж, нет уж, все равно узнаю.

— Да чево узнавать-то будешь?

— А про первую ночку!

Киюшка рассердилась:

— Выходи сама да и узнавай! Вон Лелечку как завлекла.

— Нашто мне ево. Как бы лейтенант.

Фаинка стащила сапог с Киюшкиной ноги. Запах от пропотелых портянок отшиб у девок прежнюю тему. Они решили у первой же речки постирать не только портянки, но и еще кое-что.

— Стыд-то какой. Тяпушка и в сапогах!

Фаинка воротила на свое:

— Ладно лейтенанта нет, а то бы он в лес убежал от этого духу. А Колюшка-то? Ведь и на постелю не пустит.

— Отстань к водяному! — всерьез заругалась Киюшка.

— Скажешь еще, выдергаю волосья.

Фаинка хихикнула:

— Где, с какого места дергать-то будешь?

— Уж я-то знаю, где у тебя свербит.

Маруся рот ладонью зажала: «Бесстыжие!». Все трое давай хохотать. Опомнились, схватили котомки. Фаинка опять бежит впереди. На ходу начала представляться. Пустую котомку с кашемировкой превратила в гармонь. Играет как бы и поет под ротовую игру ребячьи песни:

Жара, оводы так и лезут на девичий пот. Фаинка, хоть и голодная, знай наяривает:

Не заметили, как прошли насквозь все овсяное поле и небольшой лесок, очутились в другом лесу. Переправились через завор, в поскотину. Дорога пошла хуже, зато стало немного прохладней.

Но к оводам добавились комары.

во все горло спела Фаинка. В лесу она стихла вдруг. Оглянулась. Киюшка и Маруся шли позади тоже как по угольям. Сразу вспомнили про войну, вспомнили разговоры про немецких десантников, о том, как пастух наткнулся на свежий пожог и увидел проволоку на дереве.

Лес, словно жалея девок, расступился, начались сенокосные пустоши. Какая-то речка блеснула невдалеке. Стало как будто повеселее, но тут на бережке подали весть и усталость и голод. От каравая давно не осталось ни крошки.

Сколько верст прошагали с утра? Они ничего не знали. Спросить бы, да кого спросишь? Ни сенокосников, ни жнецов.

Решили единогласно выкупаться и постирать.

Никого не было вокруг, одни кусачие оводы летали около. Все равно долго оглядывались, нет ли кого, разболоклись — и к воде.

Облака, отраженные в речном омуте, качнулись, Фаинка с Марусей не удержали восторженный визг. Киюшка вошла в воду без визгу и намного степенней. Не стала Киюшка развязывать кокову, не стали и косы расплетать Маруся с Фаинкой. Бултыхнулись, разогнали дружную густую стайку мелкой, словно овес, плотвы и давай пить из реки.

Медовый запах реял над лугом и речкой. И отлетели в сторону все невзгоды.

— Господи, песочик на дне, до чего добро-то!

Киюшка с головой окунулась в воду.

Небо как дома было синим, бездонным. Оводы тоже, хоть и кусались, но были как свои. И так же, как дома, белел ромашковый луг, алела в траве пронзительно ясная гвоздика. Ласточки чертили над речкой воздух, и словно не шла война под Ленинградом, чуть ли не около Вытегры.

Фаинка зажала пальцами уши и нос, чтобы тоже с головой окунуться в омут:

— Девки, девки. Господи благослови. Ух!

Она вынырнула, отфыркалась и, как маленькая, начала бить по воде ладонями, брызгаться.