Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 20. Плодовитость

— Вы заблуждаетесь, — весело отозвался Матье, желая смягчить резкость спора. — Не изменяйте земле, эта старая любовница способна отомстить. На вашем месте я бы удвоил усилия и добился от нее всего, чего хочу. Ведь она остается плодовитой, как в первый день творения, и когда о ней пекутся и заботятся, платит сторицею.

Но Лепайер не унимался, он даже кулаками потряс.

— Нет, нет! Надоела мне эта потаскуха…

— И вот еще что меня удивляет, — продолжал Матье, — почему до сих пор не нашлось смелого, умного человека, который сумел бы извлечь выгоду из этого огромного заброшенного владения, из этого Шантебле, где отец Сегена собирался создать себе королевскую резиденцию. Сколько здесь невозделанной земли, сколько лесов, которые необходимо проредить, сколько пустошей, вполне пригодных для хлебопашества. Какая прекрасная задача, какое поле деятельности для настоящего человека!

Лепайер вначале даже опешил. Потом снова заговорил язвительным тоном:

— Но вы, сударь, по-моему, простите за выражение, просто рехнулись… Заниматься сельским хозяйством в Шантебле, распахать эти каменюги, увязнуть в этих болотах!.. Да ухлопайте вы хоть миллионы, снопика овса вам здесь не вырастить! Это проклятое место, еще во времена моего прадеда оно было таким, и при моем правнуке ничего здесь не изменится. Уж на что я не любопытен, но с удовольствием поглядел бы на дурака, который отважится на этакое безумие… Да, хлебнул бы он здесь горя!

— Бог ты мой, как знать! — примирительно заключил Матье. — Любовь творит чудеса!

Мельничиха, ходившая за яйцами, замерла на месте, восхищаясь, что ее муженек так здорово отбрил этого горожанина. Супруги Лепайер в один голос злобно утверждали, что на земле не разживешься, хоть убейся, они уже давно приняли тщеславное решение сделать из своего сына горожанина, коль скоро можно разбогатеть только в городе. Марианна, уложив яйца под подушку колясочки Жерве, собиралась уже распрощаться, когда мельничиха снова обратила ее внимание на своего Антонена, который, выкопав в земле ямку, упоенно плевал в нее.

— Ох, и востер он у меня! Буквы уже знает, скоро мы его в школу отдадим. Если он пошел в отца, так, уж поверьте, ума ему занимать не придется.

Дней десять спустя в воскресенье, во время прогулки с Марианной и детьми, Матье вдруг осенило вдохновение, он словно прозрел, и этой минуте суждено было сыграть решающую роль в жизни всей их семьи. Они вышли из дому после полудня, даже собирались закусить где-нибудь на лужку среди душистых луговых трав. Побродив по лесным тропинкам, перелескам и пустошам, семейство вернулось на опушку леса и расположилось под дубом. Отсюда им была видна вся равнина, начиная с их домика, бывшего когда-то охотничьей резиденцией Сегена, до отдаленного Жанвиля: справа простиралась болотистая местность, за ней начинались иссушенные солнцем бесплодные склоны холмов, тянувшихся влево чуть ли не до самого горизонта. Позади стоял лес, прорезанный просеками и полянками, поросший высокой, не знавшей косы травой. Вокруг ни души — одна лишь величественная первобытная природа, щедро залитая солнцем в этот прекрасный апрельский день. Казалось, что все запасы соков, накопленные природой в некоем подземном, никому не ведомом хранилище, готовы прорваться наружу и бродят в вековых деревьях, в мощной растительности, в буйно разросшемся чертополохе и крапиве. Терпкий запах неутоленной любви исходил отовсюду.

— Не уходите далеко, — кричала Марианна детям, — мы никуда не тронемся отсюда, будем завтракать под дубом.

Блез, Дени и Амбруаз бегали взапуски, а Роза сердилась, звала их к себе, — ей хотелось рвать с ними цветы. Все четверо совсем опьянели от воздуха; они излазили все кусты, и даже в волосах у них запутались травинки, как у молодых фавнов. Вскоре мальчики вернулись и стали собирать букетики цветов. А потом, посадив сестренку на спину, опять умчались сумасшедшим галопом.

Во время затянувшейся прогулки Матье задумчиво озирался по сторонам, и когда Марианна заговаривала с ним, он, казалось, не слышал, неожиданно останавливался, сосредоточенно разглядывая то невозделанное поле, то опушку леса, где теснился кустарник, то ручеек, весело журчавший и внезапно терявшийся в болотной грязи. Но Марианна чувствовала, что муж ее ничуть не грустит, что он разделяет все ее чувства, потому что, опомнившись, он тут же подходил к ней, смеялся своим обычным добродушным и нежным смехом. Сама Марианна, заботясь о его здоровье, часто посылала его побродить одного по окрестностям; однако, догадываясь, что в душе его назревает какое-то решение, она доверчиво ждала, пока он заговорит с ней.

Но когда он опять погрузился в свои думы, устремив взгляд в пространство, как бы оценивая каждый уголок огромной равнины, Марианна вдруг вскрикнула.

— Посмотри, посмотри же скорее!

Она поставила колясочку Жерве под большим дубом среди буйных трав, в которых совсем утонули колеса. Вынув из корзинки серебряный стаканчик, Марианна заметила, что ребенок, приподняв головку, следит глазами за солнечным зайчиком, игравшим на серебре. Она повторила опыт, и вновь ребенок стал следить глазами за звездочкой, впервые прорезавшей туманную зарю его сознания.

— Нет, нет, вовсе я не обманываюсь, не придумываю! Он теперь отчетливо видит, в этом нет никакого сомнения… Малыш ты мой, сокровище мое!

Она кинулась к младенцу, чтобы, расцеловав его, отпраздновать первый сознательный взгляд своего дитяти. И ее тут же вознаградила его первая улыбка.

— Смотри-ка, смотри! — сказал, в свою очередь, Матье, склонившись рядом с женой над коляской, весь во власти того же очарования. — Теперь он улыбается тебе! Черт побери! Едва разглядел что-то — и уже хохочет!

Мать и сама счастливо расхохоталась от всего сердца.

— Ты прав, он смеется, смеется! До чего же он забавный и до чего я счастлива!

Мать и отец смеялись от умиления, смеялись дружно, радуясь улыбке своего ребенка, едва приметной, беглой, подобной легкой ряби на поверхности прозрачного ручейка.

Марианна стала весело сзывать остальную четверку, беспечно прыгавшую среди молодой весенней зелени.

— Сюда, Роза! Сюда, Амбруаз! Блез и Дени, идите скорее… Пора завтракать!

Дети прибежали, и завтрак был сервирован на скатерти нежнейшего газона. Матье отвязал от коляски корзинку. Марианна достала оттуда бутерброды и раздала их детям. Воцарилось молчание, все четверо ребятишек ели с отменным аппетитом, так что приятно было на них смотреть. Но тут раскричался Жерве, негодуя, что не ему первому подали завтрак.

— Да, да, ты прав! Я совсем о тебе забыла, — весело отозвалась Марианна. — Успокойся, сейчас получишь… Открывай клювик, малыш!