Петрюс Борель - Шампавер. Безнравственные рассказы

– Да, для этого времени года. Но, дорогой студент, вы, наверно, как и я, не успели еще поесть. Что если нам пойти позавтракать вместе в Пале-Рояле? Я вас приглашаю!

– Человеку благородному ни в чем не решусь отказать; сударь, я готов разделить с вами трапезу.

Эстелла плакала.

– Идемте же немедля, мой юный друг.

– Но рассчитались ли вы с мадам? Когда проходят через мосты, никто ничего не платит, у женщин напротив – там взимается определенная плата.

– Альбер, это низость!

– Прощайте, моя крошка, я нисколько на вас не сержусь, – сказал виконт покровительственным тоном.

– Прощай, воплощенная невинность! – сказал я в свой черед, – прощай, безгрешная отроковица, ангел искренний и простосердечный; прощай, моя скромница, прощай, моя ночная красавица!

– Потешайся, попирай меня ногами, Альбер! Я очень виновата, но будь великодушен, ты ведь вечером вернешься, правда? Я все тебе расскажу, объясню тебе, почему…

– К черту все!

– Приходи, Альбер, прошу тебя!

– Ангел мой, я приду тогда, когда буду при деньгах; только скажите, сколько вам платят за ночь.

Эстелла упала без чувств. Мы ушли.

И чудесно же я позавтракал с этим любезным господином, я и сейчас еще навеселе, и у меня голова кругом идет от испанского вина.

– Альбер, ты обращаешься к первой встречной, идешь за любовью на улицу и еще жалуешься?

– Нет, нет, я не жалуюсь, дорогой Пасро!

– Меня не удивляет, что ты невысокого мнения о женщинах, если ты обо всех судишь по таким, как эта… Совершенно так, как если бы мы судили о чудесном климате Франции по плаксивому парижскому небу.

– Нет, нет, я сужу о женщинах не по каким-то отдельным впечатлениям, я изучил их на многих примерах, знавал я, как и ты, донельзя добродетельных; я успел уже убедиться, чего стоит эта добродетель, знаю всю ее подноготную с начала и до конца.

– Если бы я поверил, что ты и вправду так думаешь, я бы рассердился! Но это все только одни слова или просто ты лишнего выпил за завтраком. К тому же хороший тон велит корчить из себя повесу; так уж у нас принято – злословить о женщинах, вот и злословят. Карл Девятый [268]люто ненавидел кошек: и вот все – вельможи, слуги и даже самые скромные горожане, – стараясь подражать королю и быть ничем не хуже, начинают содрогаться, увидев где-нибудь кота. Кошки к тому же предатели, изменники, убийцы – все что угодно! Так гласит пословица, ставшая популярной, так же как какой-нибудь капитан Гильери [269]или Мальбрук. [270]Генрих Третий [271]был женоненавистником, ему подавай красавчиков! Немедленно все высокопоставленные лица начинают заводить себе любимцев, даже грузчик, и тот считает нужным в воскресенье показаться на людях со своим любимцем и баб ругать; но Генрих Третий – это старо. Поносить женщин, как и слагать им мадригалы, вышло из моды, стало выглядеть провинциальным. Так ведь?

– Все это бредни! Бедный мой Пасро, ты такой наивный! Дурак ты, и мне просто обидно за тебя. Последняя публичная девка кажется тебе звездой, жемчужиной, розой! Ты возвышаешь ее, видишь в ней святую. Право же, ты очень забавен. Все это иллюзии, иллюзии!

– Если это даже иллюзии, я просил бы тебя не отнимать их у меня, это меня убьет. О боже, чем же станет без этого всего жизнь? Выжатой губкой, голым остовом, томительной пустотой.

– Шутник ты!

– Видишь ли, первые связи, когда ты вступаешь в жизнь, дают направление всем нашим чувствам и мыслям. Ты презираешь женщин потому, что ты знал только достойных презрения или такими они тебе показались. Небу было угодно, чтобы я повсюду на своем пути встречал одни лишь избранные души, добродетельные, окруженные сиянием; о неизвестном я заключаю по известному. Если я ошибаюсь, то так ли уж это плохо? Оставь мне мое заблуждение, только вот, скажи мне откровенно, неужели ты сомневаешься, что моя Филожена невинна и простосердечна, что это преданная подруга и верная любовница? О! Я готов сунуть руку в огонь…

– Нет, нет, Пасро, не суй ничего в огонь! Давно ты знаешь Филожену?

– Около двух месяцев.

– Ладно, даю тебе еще месяц, и ты тогда мне много всего порасскажешь. Обычный срок – три месяца.

– Альбер, ты меня оскорбляешь!

– Прощай, Пасро, до встречи через месяц!..

Разговор этот, слово в слово, происходил в конце улицы Сен-Жак между двумя студентами, не какими-нибудь молокососами из Монтегю, [272]но изящно одетыми веселыми молодыми людьми, выходившими из анатомического театра с толстенными книгами под мышкой.

Первый, благонамеренный Пасро, шел в спокойной задумчивости; он подражал в одежде немецким студентам: развевающиеся волосы, как у Хлодия Длинноволосого, [273]шапочка, отложной воротник, тонкий коротенький черный сюртук, шпоры и нюрнбергская трубка; второй, Альбер Болтун, живой, подвижный, с резкими движениями; серая шляпа набекрень, красный фуляр на шее, черная бархатная разлетайка с металлическими пуговицами, цветок в зубах и походка вразвалку – все это придавало ему изящество, развязность и лихость какого-нибудь андалузского majo. [274]

Студенты неожиданно расстались, и вот как: по различным причинам каждый из них в глубине души жалел другого, считая его безумцем; каждый пошел своей дорогой, чуть не плача от того, что друг его так ослеплен; оба были искренни – очень редкое в наше время явление!

На набережной Пасро вскочил в кабриолет.

– Вам куда, сударь?

– На улицу Менильмонтан.

– Далеконько!

– Поближе, чем Сен-Жак-де-Компостель.

– Или чем Нотр-Дам-дю-Пилье.

Тогда, пощелкивая кнутом, кучер затянул два стиха из болеро «Contrabandista»: [275]

Пасро тут же допел два следующих:

Кучер удивился такой находчивости.

– Вы испанец, сеньор?

– Нет.

– Но вы очень похожи на испанца.

– Мне это часто говорят.

У Пасро и впрямь была необычная наружность: он был смуглолиц, как все южане; городская охрана находила даже, что вид его опасен для монархии, и во время гражданских смут его несколько раз арестовывали и сажали в тюрьму за преступные прогулки и нелегальное ношение смуглой головы.

– Но вам, сударь, верно, приходилось жить в Испании, вы болтаете по-кастильски.

– Ни то, ни другое.

– Кто не видел Испании – слеп, кто ее увидел раз – ослеплен. Скажите, сеньор, а вы не испытываете желания туда съездить?