Норман Дуглас - Южный ветер

— Мистер Кит!

— Все сентиментальные люди преступники.

Эта не лезущая ни в какие ворота галиматья начинала действовать членам депутации на нервы. Впрочем, имелась в ней и хорошая сторона. Если поначалу они опасались потратить время мистера Кита, то теперь начали понимать, что это он тратит их время.

— Говоря только от своего имени, мистер Кит, должен сказать, что своим многословием вы лишь ослабляете вашу позицию и что эти ваши рассуждения оскорбительны для огромного числа мужчин и женщин, жертвующих своим временем и деньгами, а зачастую и жизнями ради того, чтобы уменьшить страдания других людей. Но это, как бы там ни было, рассуждения общие. Мы же пришли к вам по конкретному делу и к тому же неотложному. Мы хотим избавить остров от вопиющего публичного скандала. Привычки мисс Уилберфорс, как я по-моему уже указывал, шокируют приличных людей. Надеюсь, этого вы отрицать не станете?

— Да, я помню, вы произносили какие-то слова в этом роде. Мне они показались весьма примечательными, поскольку я со своей стороны до сей поры так и не встретил ни мужчины, ни женщины, ни даже ребёнка, которому удалось бы меня шокировать. Существуют люди, по любому поводу приходящие в ужас, это их основное занятие. Я отношусь к ним с глубочайшим подозрением. Приходить в ужас — это прерогатива парвеню. Если мне и случалось когда-либо покраснеть, то причиной тому было не скверное поведение какого-то человека, а скверный характер его мышления. Я же всякий раз, как становлюсь свидетелем так называемого скандала, благодарю Бога за возможность увидеть нечто новое и получить новые знания, которые пойдут мне на пользу.

— Ничего нового в скандальных поступках мисс Уилберфорс я не нахожу, а её привычка разоблачаться…

— Позвольте отметить, что люди, живущие на этом острове, имеют склонность к безответственной болтовне и преувеличениям. Но одно можно сказать со всей определённостью. Эти её эскапады, если они и вправду имели место, никогда не происходили раньше полуночи — единственным прискорбным исключением являются вчерашние послеполуденные часы, когда на улице было ещё темнее, чем ночью. Если эти ваши приличные люди столь церемонны, что они делают на улицах в такой неподобающий час? Я в это время сплю, и им советую. Возможно по этой причине я ни разу и не видел названную леди в состоянии алкогольного опьянения. Но если бы мне повезло встретиться с ней, я бы определённо шокирован не был.

— И как бы вы поступили, позвольте спросить?

— Ощущения, вызываемые во мне каким-либо зрелищем, зависят от моего психологического состояния в соответственный момент. Я могу, например, пребывать в состоянии елизаветинской игривости {142} 142 …пребывать в состоянии елизаветинской игривости. — Указание на «золотой век» английского театра, получивший название «елизаветинского», по аналогии с правлением королевы Елизаветы (1558–1603 гг.). . В этом случае я мог бы прежде всего обратить внимание на юмористическую сторону происходящего. Если хотя бы половина того, что я слышал, правда, наблюдать за ней в такие мгновения чрезвычайно забавно. Возможно, я рассмеялся бы и смеялся до тех пор, пока меня не хватил бы апоплексический удар. Я очень желал бы, чтобы англичане сохранили хоть малую толику присущего им некогда чувства юмора, уничтоженного пуританизмом, диспепсией, чтением газет и неумеренным потреблением чая. Хорошо бы его воскресить. А для достижения такой цели нет лучшего средства, чем славный пьянчуга. В качестве возбудителя смеха он куда эффективнее и обходится намного дешевле, чем любая из выдуманных до сей поры пантомим; а то, что он несколько старомоден, делу ничуть не вредит.

— Должен сказать, мистер Кит, я не думаю, что Господь сотворил хоть одного человека ради того, чтобы над ним потешались.

— Возможно и так. Однако от этого никто не делается менее смешным. С другой стороны, я мог бы в эту минуту оказаться назойливым гуманистом, от чего и мудрейший из нас не застрахован. В этом случае я, пожалуй, поддался бы искушению ласково, но решительно отвести её домой, притворившись, насколько то в моих силах, таким же пьяным, как она — притворившись, как вы понимаете, ради того, чтобы она не чувствовала какого-либо неудобства. Мне бы, разумеется и в голову не пришло обидеть её хотя бы одним укоризненным словом; ни в коем случае не следует посягать на сокровенные чувства и самоуважение человека, пусть даже и пьяного. И опять-таки, будь я в обычном моем рассудительном состоянии, я несомненно отошёл бы в сторонку и поразмыслил, как размышляю нередко, о безрассудстве всяческой невоздержанности. Пьянство — какой постыдный порок! Как много достойных мужчин и женщин пали его жертвой; мужчин, которых я знал, женщин, которых любил и даже уважал! Это заставляет меня думать, что мы должны испытывать благодарность к человеку, дающему нам яркий пример печальных последствий пьянства. Если то, что вы говорите о мисс Уилберфорс, справедливо, нам следует относиться к ней, как к ниспосланному свыше предостережению. Предостережения же не даются задаром. Между тем вы, господа, предлагаете упрятать этот посланный нам небесами пример в санаторию. Что представляется мне открытым вызовом Провидению.

— Наш план по крайней мере обезопасит её от гибели под колёсами какой-нибудь телеги.

— Простите, но почему бы этой милейшей женщине и не погибнуть под колёсами, если ей того хочется? Это было бы уместным завершением её короткого и радостного жизненного пути. Более того. Мы только что говорили о том, какой сдерживающий пример она являет всем прочим. Так вот, если она умрёт в согласии с вашим планом, умрёт заключённой в какой-либо приют в качестве полуофициальной алкоголички, её пример утратит для тех, кто сейчас его видит, всю остроту и язвительность. Если мы хотим выжать из этого примера всё, что он способен нам дать, ей именно следует погибнуть под колёсами или ещё каким-либо насильственным способом. Только тогда мы и сможем сказать себе: Ах, мы всегда полагали, что употреблять спиртные напитки рискованно, но теперь мы в точности это знаем.

— Несчастный случай такого рода, помимо иных обстоятельств приведёт к разнообразным осложнениям в отношениях между её родственниками и судебными властями этой страны.

— Рад, что вы упомянули о юридических аспектах этого дела, я едва о них не забыл. Они чрезвычайно важны. Выбирая смерть под колёсами некоего средства передвижения, она действует, исходя из собственной инициативы. Вы же предлагаете ни больше ни меньше, как лишить её свободы действий. Как, по-вашему, оценят судебные власти столь деспотичный поступок? Насколько я себе представляю, присвоение прерогатив, которыми — по крайней мере в этой стране — облечены соответствующие власти, может очень дорого вам обойтись. Вполне вероятно, что вам придётся иметь дело с итальянским уголовным кодексом, составленным и ныне проводимым в жизнь людьми, обладающими редкостной широтой взглядов, людьми, которые ценят свободу личности превыше рубинов и злата. Я не удивлюсь, если непентинский судья, основываясь на юридических нормах, оценит ваш поведение действия в отношении мисс Уилберфорс так же, как оцениваю его, исходя из норм нравственных, я — как произвол в отношении личности. Весьма возможно, что он сочтёт ваши действия необоснованным заключением под стражу ни в чём неповинного человека. Должен вам сказать, что синьор Малипиццо обладает весьма определёнными взглядами на свой долг перед обществом.