Джозеф Конрад - Победа

— Я буду всем, чем вы захотите, — сказала она.

В своем опьянении Рикардо придвигался все ближе с каждым произносимым ею словом, с каждым ее движением.

— Дайте вашу ножку, — молил он робким шепотом, но с полным сознанием своей власти.

— Все, что хотите!

Все, она бы все сделала, чтобы держать убийцу спокойным и безоружным, покуда не вернется к ней сила ее членов и она не решит, что ей надо сделать. Самая легкость успеха колебала ее твердость. Она немного высунула ногу из-под юбки, и он с жадностью накинулся на нее. Она даже не отдавала себе отчета в том, что он делал. Она подумала о лесе, в который ей велели бежать. Да, лес, вот куда надо отнести ужасную добычу, жало побежденной смерти. Рикардо сжимал ее щиколотку, прижимаясь время от времени губами к ее ноге, бормоча слова, прерывистые, похожие на стоны страдания и отчаяния. Гром, которого они не слыхали, рокотал вдалеке сердитыми переливами могучего голоса, и вокруг мертвой неподвижности этой комнаты, в которой профиль Гейста-отца строго смотрел в пространство из своей золоченой рамы, внешний мир содрогался непрерывной дрожью.

Внезапно Рикардо почувствовал, что его отталкивает нога, которую он ласкал, отталкивает таким сильным ударом в грудь, что он был отброшен назад и встал на колени. Он прочел в испуганных глазах молодой женщины опасность, которой он под вергался, и в ту самую минуту, как вскакивал на ноги, услыхал выделявшийся из грохота грозы сухой, разрывающий звук вы стрела, наполовину оглушивший его, словно удар кулаком. Он повернул пылающую голову и увидел Гейста, стоявшего в две рях. Мысль, что негодяй стал лягаться, пробежала у него в моз гу. Одну десятую секунды глаза его искали на полу нож, но тщетно.

— Пустите ему сами кровь! — крикнул он молодой женщине хриплым голосом.

И он с отчаянием кинулся к задней двери. Повинуясь таким образом инстинкту самосохранения, он в то же время сознавал, что не выйдет из дома живым. Но дверь широко открылась под давлением его тяжести, и в то же мгновение он захлопнул ее за собою. Тогда, прислонившись к ней плечом, ухватившись за ее ручку руками, ошеломленный и одинокий посреди полной содроганий и угрожающих шепотов ночи, он пытался овладеть собой. Он спрашивал себя, сколько раз в него выстрелили. Плечо его было мокро от крови, стекавшей с головы. Ощупывая ее повыше уха, он убедился, что это всего лишь царапина, но потрясение неожиданности лишило его сил.

— О чем думал, черт возьми, патрон, что упустил этого негодяя? А может быть… может быть, патрон убит?..

Царившая в комнате тишина пугала его. Не могло быть и речи о том, чтобы туда вернуться.

— Но она сумеет выпутаться, — пробормотал он.

У нее был его нож. Опасна была теперь она; он — он был теперь безоружен, бессилен до лучшего будущего. Он неслышными шагами, пошатываясь, пошел прочь от двери. Теплая струйка стекала по его шее, он посмотрит, что сталось с патроном, и возьмет себе оружие в их арсенале.

Выстрелив через плечо Гейста, мистер Джонс счел за лучшее удалиться. Он скрылся с веранды бесшумно, словно видение, Гейст, спотыкаясь, вошел в комнату и обвел ее глазами. Все, что было в ней: книги, старое, поблескивающее серебро, все родные ему с детства вещи, самый портрет на стене — все казалось ему призрачным, нереальным, немыми участниками необычайного хитросплетения сна, который оканчивался обманчивым впечатлением пробуждения, чувством, что он никогда больше не сможет закрыть глаза. Он с отвращением заставил себя посмотреть на молодую женщину. Сидя неподвижно в кресле, она склонилась вперед, к своим коленям и спрятала лицо в ладонях. Гейст внезапно вспомнил Уанга. Как все это было ясно и как, в сущности, забавно! Удивительно забавно!

Она слегка выпрямилась, потом откинулась назад и, отняв руки от лица, прижала их к груди.

— Я знала, что вы войдете вовремя! Теперь вы спасены! Мне удалось… Я бы никогда, никогда не позволила ему… (голос ее угас, но глаза светились навстречу ему, как пронизывающее туман солнце)… никогда не позволила бы ему взять его обратно. О, мой возлюбленный!

Он наклонил голову и проговорил своим учтивым тоном, «тоном Гейста»:

— Очевидно, вы повиновались вашему инстинкту. Женщины снабжены особым оружием. Я был человеком безоружным; я был им всю свою жизнь; я это вижу теперь. Вы можете гордиться своей изобретательностью и своим глубоким знанием самой себя; но, смею вам сказать, что первая ваша поза, изображавшая стыд, имела свою прелесть. Потому что вы полны очарования!

Выражение торжествующей радости сбежало с ее бледного лица.

— Не надо смеяться надо мною теперь. Я уже не знаю стыда. Я от всей своей грешной души благодарила бога за дарование мне сил, чтобы сделать это… за то, что он таким образом подарил мне вас. О, мой возлюбленный! Наконец совсем, совсем мой!

Он смотрел на нее безумными, широко раскрытыми глазами. Она попыталась робко извиниться за неповиновение его указаниям. Каждая интонация ее чарующего голоса так глубоко раздирала сердце Гейста, что он от боли едва понимал ее слова. Он повернулся к ней спиной, но неожиданное замирание ее голоса заставило его обернуться. Бледная головка молодой женщины поникла на белой шее, как склоняется на своем стебле цветок, убитый жестокой засухой. Гейст затаил дыхание, посмотрел на нее внимательно, и ему показалось, что он прочел в ее глазах ужасающую весть. В ту минуту, как веки Лены опускались, словно закрытые невидимой силой, он схватил ее в объятия, поднял с кресла и, не обращая внимания на резкий звон металла, ударившегося о пол, перенес ее в другую комнату. Его пугала податливость неподвижного тела. Ему казалось, что он ничего больше не может сделать. Подперев подбородок рукой, он с напряженным вниманием вглядывался в безжизненное лицо.

— Ее закололи? — спросил Дэвидсон, которого он внезапно увидел рядом с собою и который протягивал ему кинжал Рикардо.

Гейст не проронил ни слова приветствия или удивления. Он только перевел на Дэвидсона немой, полный невыразимого ужаса взгляд. Потом, словно внезапно охваченный безумием, он бросился к молодой женщине и разорвал платье на ее груди. Она оставалась бесчувственной в его руках, и он застонал так, что Дэвидсон вздрогнул. Это была глухая жалоба человека, который падает, сраженный в темноте убийцей.

Они стояли рядом, разглядывая маленькое, черное отверстие, пробитое пулей мистера Джонса под выпуклой грудью. Белая грудь, сверкавшая яркой и словно священной белизной, поднималась слабо, так слабо, что только глаза любящего человека могли различить незаметное движение жизни. Спокойный, с преобразившимся лицом, бесшумно двигаясь, Гейст смочил полотенце и приложил его к маленькой, безобидной ранке, вокруг которой было так мало крови, что она не могла нарушить красоты и очарования этой бренной плоти.